Маленький Брат хмыкнул и вдруг расплылся в улыбке.

    - Ты уж прости, но мне пришлось израсходовать твою брагу. Не знаю, как на она вкус, но горит и впрямь отменно... Однако на пропитку фитиля я сам потратился! Кхитайское розовое масло, пять золотых за флакон, эх...

    Он махнул рукой, поднялся и подошел к груде добра, сваленного прямо посреди дороги. Поверх свертка с сушеным мясом, кожаных кисетов и еще каких-то мелочей лежала маленькая лютня. Наклонившись, Лайтлбро потянулся к ней, провел пальцами по струнам; они отозвались хрустальной трелью.

    - Буду тебя врачевать, - бритунец выпрямился, прижимая к груди свой инструмент. - Потом поднимемся наверх, наберем воды и подыщем местечко для ночлега.

    - Врачевать? - киммериец с недоумением уставился на лютню. - Этим?

    - Разумеется. Как говорил мой Учитель, музыка просветляет разум и дарит телесную мощь... Конечно, если знаешь, что и как играть.

    - Погоди... - Конан помотал головой, сплюнул в дорожную пыль и, подняв на Лайтлбро глаза, синие, словно небо на закате, произнес: - Ты уж не обижайся на меня, приятель... зря я с тобой спорил.

    - Не зря, - бритунец усмехнулся. - Если уж мы пошли опасной дорогой, то нужно расчистить ее от мусора, так? Ну, а что касается обид... Великий Митра прощает многое, подавая нам, людям, благой пример.

    И, присев рядом с Конаном на нагретый солнцем камень, Маленький Брат запел:

    Простите меня, если я не успею,

    Похоже, я вновь заплутал в темноте...

    Злой ветер свистит,

    Мои руки немеют,

    Но жизнь не готовит нам легких путей.

    И я увязаю в снегу

    По колено,

    Мой факел погас - но постой,

    Погоди!

    Откуда все это

    Ведь я, несомненно,

    Был вовсе не здесь

    И совсем не один...

    Мне помнится - люди вокруг...

    Только, грешен,

    Уже не отвечу - друзья иль враги...

    Касание рук, дождь,

    И с ним перемешан

    Чужого плаща ветряной перегиб...

    Прекрасная женщина в розовом платье,

    Но кто она мне?

    Подскажите ответ...

    Распахнутых глаз голубые объятья...

    Но, впрочем,

    Я больше не помню их цвет.

    Не помню ни лиц, ни имен, ни событий,

    Ни будней круженья,

    Ни праздничных дат...

    Теряются все

    Путеводные нити

    В бескрайних полях бесконечного льда.

    Я помню одно

    Наказаньем бессрочным

    Я здесь обречен...

    Но я знаю еще,

    Что надо идти,

    И когда-нибудь

    Точно

    Я выйду отсюда.

    И буду прощен...

    ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. УСМИРЕНИЕ ОГНЯ

    11. РАГАР ИЗ АРГОСА

    Конан, полуобнаженный, бронзовокожий, с железным обручем в темной гриве волос, сидел под навесом из алого шелка, развалившись в плетеном кресле. Когда он вытягивал ноги в коротких штанах и сандалиях или поводил плечами, кресло жалобно поскрипывало, едва выдерживая тяжесть его огромного сильного тела; оно явно не было рассчитано на мужчин подобной комплекции.