Конан перевернулся на другой бок.

    - Скажи ему, что ты - моя единственная самка. Скажи, что ты очень ревнива и разорвешь глотку всякой женщине, которая приблизится ко мне. И еще скажи, чтоб эта рыжая образина катилась Нергалу в задницу!

    Он сунул руку за пояс, нащупал бронзовый сосудик с арсайей и, смежив веки, погрузился в сон. На губах его играла довольная улыбка; все же Рина оказалась права - этот день закончился вполне благополучно.

    Раскрыв глаза, Конан несколько мгновений лежал неподвижно, потом резко подтянул ноги и сел, оглядывая древесную пещеру. Рядом с киммерийцем, уткнувшись лицом в сгиб руки, свернулась калачиком Рина; у дальней стенки лежали мешки и оружие - к ним явно никто не прикасался; костерок погас, но под слоем пепла кое-где мерцали алые жгучие огоньки. Волосатых в дупле не было, и это показалось Конану добрым знаком; он не хотел видеть их жуткие физиономии, едва очнувшись от сна. Лицезрение этих заросших шерстью образин требовало предварительной подготовки - как минимум, кувшинчика-другого вина. Но вина не было, и Конан, вздохнув, поднялся.

    Сумерки, царившие в пещере, напомнили ему о летних киммерийских ночах, когда казалось, что утренняя заря догоняет вечернюю, торопясь за ней подобно гончему псу, почуявшему зайца. Правда, такие ночи в Киммерии были белесоватыми, почти серебристыми; здесь же, разрушая сходство, воздух пронизывали потоки розового света, приглушенного и неяркого. Но для глаз Конана, обладавшего острым зрением, его вполне хватало.

    Древесная пещера, на пороге которой он стоял, оказалась просторной и на удивление чистой, однако в ней ощущался запах тии'ка - едва заметный, но едкий, въедливый. Пахло потом и шерстью, и чем-то еще, звериным и неприятным; эта почти неуловимая вонь смешивалась с запахом дыма, которым тянуло от костра. Поморщившись, Конан пристегнул ножны с мечами, вытащил сосудик с арсайей, вдохнул бальзам и закашлялся.

    Рина тотчас раскрыла глаза. Зрачки ее сияли в полумраке как два серых топаза, на алых губах играла улыбка; видно, в этот раз девушке снились хорошие сны. Но Конан, припомнив ее вчерашнюю обмолвку насчет опасностей дальнейшего пути, нахмурился.

    - Вставай, малышка! Нам пора в дорогу.

    - Разве ты не хочешь сначала поесть? - Ее голос был чуть хриплым.

    - Конечно, мы поедим. Но до того я потолкую с вождем волосатых, а заодно с этим Йотомаккой и его бандой.

    - Ты хочешь, чтобы я передавала им твои слова?

    - Нет. Лучше поджарь мяса и собери наши мешки.

    Рина неторопливо отбросила волосы с лица, поджала ноги к груди и вдруг очутилась рядом с Конаном. Ее движения были гибкими, стремительными, исполненными такой грации и силы, что киммериец с одобрением хмыкнул: эта юная ведьма с Жемчужных островов не теряла времени зря на тренировочной арене, лежавшей над пещерой Учителя!

    Девушка бросила взгляд в сторону поляны, на которой суетились сотни две дикарей - и самок, и самцов; одни разделывали какую-то дичь, другие ели, третьи вроде бы болтались без дела, собравшись в кучки и перекликаясь друг с другом. Самая большая группа окружала рыжего вождя.

    - Ну, и как ты собираешься говорить с ними? - спросила Рина. - Они ничего не поймут, да и ты тоже! Давай-ка я пойду с тобой.

    - Не надо. Раз ты моя женщина, то готовь мне еду. Жарь мясо, как я сказал, и побольше! А с волосатыми я потолкую сам.

    Конан спрыгнул вниз, не прибегая к помощи лианы - до мягкой пурпурной травы было всего лишь восемь локтей. Он полагал, что после вчерашней беседы со старейшинами знает все нужные слова; если добавить к ним десяток жестов, разговор получится вполне содержательным.