Молчание - глубокое, безмерное, равнодушное.

    "Кром! - подумал Конан. - Он издевается надо мной, этот Митра, бог теплых стран и слабых духом людей! Чего он хочет - чтобы я сам назначил наказание? Кром... Да, Кром давно решил бы дело - или раздавил меня как муравья, или отпустил бы с миром".

    Нахмурив брови, он поднялся с колен, гордо расправил плечи и протянул руку вверх, к алтарю.

    - Ты хочешь взять мою жизнь за жизнь того колесничего из Дамаста? Так возьми ее! Я не боюсь!

    Теперь он не молил, не просил - он требовал, и мощный его голос, раскатившись в пустоте окружающего пространства, вернулся гулким и грозным эхом: "Возьми - зьми - зьми - ми - ми... Не боюсь - юсь - юсь..." Отголоски этого рева прозвучали так, как будто сам Митра передразнивал дерзкого пришельца.

    И не успело эхо замолкнуть, как бог ответил.

    В сияющих глубинах алтаря зародилась яркая точка; потом она вспыхнула на мгновение ослепительным светом, заставив Конана зажмуриться. Киммериец еще успел заметить синеватую беззвучную молнию, метнувшуюся вниз, прямо к нему, и подумал: все, конец! Конец! Сейчас смертоносное огненное копье ударит в грудь, сожжет, испепелит... Неужели пророчество Учителя было ложным? И вместо великой судьбы его ждут вечные скитания по Серым Равнинам?

    Через ничтожный миг он понял, что остался жив, и приоткрыл глаза. Струя синеватого света скользнула мимо, упав на преклонившую колени девушку; ее гибкая фигурка была залита призрачным сиянием, на вытянутых вперед руках играли пламенные всполохи, каштановые волосы поднялись, распушились, окружая побледневшее лицо широким ореолом. Она словно бы горела, не сгорая; и эта картина так поразила Конана, что некоторое время он не мог двинуться с места.

    Затем с диким ревом киммериец бросился к Рине.

    Митра! Проклятый хитрец! Он покарал его, ударил там, где больней всего! Теперь за гибель чернобородого мерзавца из Дамаста расплачивается безвинный - несчастная девушка, на горе напросившаяся ему в спутницы! Где же твоя справедливость, светлый бог? Ты уничтожаешь верную свою служительницу, караешь ее смертью чужой грех... О, Митра, Светоносный Владыка! Ты хуже Нергала, коварней Сета и более жестокосерд, чем Имир!

    Синеватый луч погас, и непроизнесенные проклятья застыли на губах Конана. В храме по-прежнему царила тишина, алтарь светился и сиял над головой, жемчужно-серая завеса позади него чуть подрагивала, колеблемая неощутимым ветром. Безмолвие, блеск, аромат сосновой хвои, потом - нежный запах сирени, словно проникший сюда из сада...

    Рина, пошатываясь, встала, и киммериец поспешил поддержать девушку, с тревогой заглядывая ей в лицо. Она казалась бледной, но краски жизни быстро возвращались к ней: зарозовели щеки, губы налились алым, в топазовой глубине зрачков сверкнули знакомые огоньки, задорные и лукавые. Опираясь на руку Конана, Рина сделала шаг, другой, словно пробуя свои силы, потом выпрямилась и глубоко вздохнула.

    - Что с тобой? - Конан все еще боялся отпустить ее.

    - Я в порядке. - Она улыбнулась ему - как-то по-новому, по-женски, призывно и маняще. - Нам надо идти, милый. Бог отпускает нас.

    - Тебя - возможно. А куда мне идти? Я не получил ни кары, ни прощения, ни знака Его воли...

    - Зато я получила. - На ее губах все еще играла улыбка, глаза расширились и засияли, словно крохотные частички алтаря, озарявшего светом и Силой огромный храм. - Как ты думаешь, почему я отправилась к храму Митры? И почему наставник согласился с моим желанием, не счел его капризом? Ведь это он велел тебе взять меня с собой, так?

    Конан молча кивнул, шагая к выходу.