Какой-то мужчина, приоткрыв рот и часто-часто моргая, шел прямо на него, пьяно раскачиваясь и держа сложенные ковшиком ладони на уровне живота. Вначале Баскакову показалось, что человек несет, бережно прижимая к себе, какие-то странные сизые мокрые сосиски, и только когда тот уже подошел вплотную, Виктор Валентинович с ужасом и отвращением сообразил, что мужчина поддерживает петли кишок, вываливающихся из распоротого живота. Кровь на его черной шелковой рубашке не была заметна, и зрелище казалось нереально обыденным, даже каким-то мирным.

— … так странно… — тупо пробормотал раненый. Его полураскрытые губы не шевелились. — …скользкие… помоги…

Это было уже слишком. Самообладание Баскакова, державшееся на последних стежках, вспоролось. Он пронзительно закричал, оттолкнул от себя мужчину и метнулся в сторону со всем проворством, на какое только был способен. Раненый с размаху сел на пол, отрешенно глядя на свой живот. По его лицу текли слезы. Медленно, словно во сне, он завалился на скомканную вишневую портьеру.

— Уведите меня! — отчаянный крик слепо бился о равнодушные стены зала и метался среди строгих коринфских колонн, утративших свою безукоризненную белизну. — Бросьте их, мать ВАШУ!!! Уведите МЕНЯ-А-А!!!

Анна смеялась.

* * *

Один из телохранителей Баскакова успел бросить ошеломленно-испуганную фразу.

— Что за хрень?!..

Фраза пропала впустую, ее никто не услышал, да и если бы услышали, ответить все равно не смогли бы. Он и сам не ждал ответа, слова выскочили машинально, в перерыве между сухими выдохами. Но ему хотелось знать, почему эти двое еще живы, хотя каждый уже получил на свою долю не меньше шести смертельных ударов, кровопотеря огромна, внутренние органы должны были превратиться в кашу, сердце замереть, а мозг отключиться навсегда? Коллеги удивленно и устало сопели рядом, пытаясь наравне с ним устранить препятствие, отделявшее их и босса от спасительной двери.

Препятствие? Да нет, это уже не препятствие. Речь уже не столько о том, чтобы просто пройти — речь о том, чтобы выжить.

Слава богу, один, наконец, упал. Еще хрипит, дергается на полу, пытается ухватить за ноги уже непослушными пальцами, но уже не опасен, уже ему не подняться, его дотаптывают походя, почти небрежно — теперь все внимание на второго. Этот опаснее, много опаснее, потому что свой, да еще и дерется с упорством и несокрушимостью сказочного зомбированного берсерка. Живот смят не одним ударом, кадык разбит, шейные позвонки сломаны, носовые хрящи вбиты в мозг, кровь изо рта и ушей не просто течет — хлещет… Как он может не только драться, но и вообще еще дышать? Искаженное, страшно и странно изменившееся лицо стало ноздреватым и там, где еще не измазано кровью, похоже на кусок пемзы, выпученные, ставшие какими-то крабьими глаза вращаются вне зависимости один от другого… но ведь это свой, это Серега, не первый год в одной упряжке, в спортзал вместе ходили и пили вместе не раз…час назад обсуждали предстоящие выходные, с шашлычками, с девчонками… Да и второго, уже выбывшего, он знает — какая-то шишка из морской администрации порта, спокойный, добродушный мужик, хотя, конечно, и сволочь, как и большинство здесь…

Он не успел довести мысль до конца — поскользнулся в чем-то влажном, пропустил удар, и то, что осталось от Сереги, заученно вбило ребро ладони ему в гортань и отбросило на пол, под ноги остальным. Секунду спустя свалили-таки и самого Серегу — прямо на умирающего, и тот еще успел ощутить, как прямо на нем добивали того, с кем не раз…

* * *

Женщина бежала по лестнице, легко отталкиваясь ногами от широких ступенек, и разорванная почти до талии длинная юбка летела следом, длинные лоскутья цвета лежалых листьев мотались из стороны в сторону.