— Она не прикинулась, — сказала Вита со спокойной уверенностью. — Она спряталась.

— Я ни хрена уже не понимаю, — честно сообщил Слава и оглянулся. Охранники внимательно наблюдали за ними, одновременно пытаясь вызвать на разговор своего коллегу, чтобы узнать, что же произошло в «Князе Болконском», но тот отвечал односложно, отнекивался и его взгляд потерянно блуждал по сторонам, словно он до сих пор не мог понять, где находится.

— Она пришла за нами, Слава. Она что-то задумала, а значит…

— Мы в крепости, Витек, в настоящей крепости, набитой вооруженными мужиками, а она безоружна, она вообще ничего с собой не принесла, — Слава запнулся и вдруг нахмурился. — Она сказала про раму… почему?

— Возможно, скоро случится нечто такое, что местному населению будет совсем не до нас.

— Даже если допустить такое, это случится нескоро, — Андрей чуть передвинулся. — Картинам нужно время — помнишь?

— Так у нее было время, — очень медленно произнес Слава, и его ладони проехались по голове, взъерошивая и без того взлохмаченные волосы. — Боже мой, у нее же было навалом времени. Что же будет?!

— Ты о чем?

— Еще тогда она говорила мне… я не придал этому значения…

— Что говорила?!

— Дорога… сам механизм ее образования. О том, чтобы дать тому, что она… вынимает, материальную форму и связать их с чем-то материальным… навсегда — так, как Неволин создал Дорогу. О том, чтобы делать людей частью картин… или картины частью людей… я не понял ничего!

— Я видел это в «Болконском», — хрипло сказал Андрей. — У людей был такой вид, как будто что-то из них лезло наружу… теперь-то ясно, что, — они сами… Способная девочка. Продолжай, только не развози.

— Мы говорили о том, что с ней происходит… что в ней остается… Она сказала, что это все опилки, обрезки, шелуха, остатки памяти, не имеющие формы, отдельные…

— Для чего у нее было время?! — нетерпеливо перебил его Андрей, покосившись на охранников. — Чтобы устроить кавардак, соответствующий ее нынешнему статусу, ей нужно несколько картин возрастом не менее недели или она уже настолько совершенна?

— Да не нужны ей никакие картины, — устало сказал Слава. — Она ведь теперь сама — картина. Разве вы не поняли? Нарисовав тебя, Андрюха, она эту картину закончила. Все эти остатки, шелуха — все это перестало быть отдельным. Оно стало единым. Как Дорога. Только она другая — она живая и держит себя под особым контролем — ежечасно, ежеминутно. Так что ты никак не могла видеть Наташу. Ты видела только раму. Человек-картина — правда забавно звучит? Ты представляешь, чего она еще может натворить? Никто из них даже не успеет ничего понять. Если, конечно, ей захочется это делать. Черт, как же я устал…

Он вытянулся на полу и закрыл глаза. Вита повернулась и потерлась щекой о грудь Андрея, почувствовав, как тот чуть передвинулся ближе к ней, и прикосновение его теплого тела сквозь тонкую рубашку, принесло успокоение и знакомое чувство безопасности. От апатии, охватившей ее в машине, не осталось и следа, жадное желание жить гоняло по телу горячие волны крови, покалывая в кончиках пальцев. Так или иначе Баскаков получил, что хотел, а они, по желанию ли Чистовой или по прихоти Художника, получили отсрочку, драгоценное время, за которое они, вернее Андрей, наверняка что-нибудь придумают. Бывали ли ситуации хуже? «Пандора»? Ростов? Зеленодольск? «Две ящерки»? Ян? Разве тогда не казалось, что все — и не было выхода? Но Андрей всегда его находил.