Вначале я вываливаюсь из кресла, кидаюсь ей на шею и повисаю там без сил и практически без чувств на долгих две минуты. Почти выклянчиваю сестринское похлопывание по спине.

И лишь затем выполняю приказы своего пилота-инструктора.

Сорок минут лету по траектории светового луча.

Хотя бы что-то в моей жизни замкнет свои круги.

— Не расслабляйся, — предупреждает Джильда. — Эти твои… крофты… у них по началу тоже все шло весьма неплохо. И вот что: я думаю, следует надеть скафандры.

Ненавижу скафандры. Это отвращение точно так же тянется откуда-то из детства, как и все прочие мои комплексы. Там, в детстве, у меня не было иных нарядов, кроме кое-как переделанного мужского рабочего комбинезона. У меня нет клаустрофобии, но здесь что-то иное. Может ли улитка ненавидеть собственную раковину?

Тем не менее подчиняюсь.

Отчуждение, возникшее между нами, никуда не пропало. И вряд ли растает вовсе в обозримые сроки. Но тот вакуум, что разделил нас в отместку за мою ложь, уже не так абсолютен, как несколько часов назад. Вакуум вообще не бывает абсолютным, разве что в лабораторных условиях… но это так, к слову. Мне кажется, Джильда понимает мои чувства. Может быть, понимает даже лучше, чем я сама себя понимаю. Все же она намного взрослее, у нее есть своя жизнь и свои воспоминания, которые всегда упрощают возможность сочувствовать тому, кто никакого сочувствия не вызывает. Вот как, к примеру, я — циничная бесчувственная стерва, которая упорно и без особой на то надежды желает измениться к лучшему.

— Может быть, нам повезет, — повторяет Джильда.

Не сказать, чтобы она выглядела чересчур озабоченной.

…Хорошо, что мы надели скафандры.

Хорошо, что даже в отсутствие зримой угрозы защита была поднята и сжирала энергию трампа со скоростью один процент каждые две минуты, а кот и цыпленок великодушно возвращали этот же процент внешним компеллерам за четверть часа.

Хорошо, что мы надеялись на везение, но глубоко в душе никто в чудеса не верил.

Хорошо, что…

Больше ничего хорошего. Все остальное плохо.

Храм Мертвой Богини

Мы не можем вернуться в портал и сбежать отсюда подальше. Обратный путь нам перекрыт черт знает откуда взявшимся облаком космического щебня. Только что его не было, и вот оно уже есть, сгустилось, обрело объем и плотность, как призрак в фильме ужасов, втянуло портал внутрь себя и зависло безо всяких намерений рассосаться. То есть, конечно, движение облака продолжается, но углядеть в нем систему и вектор нет никакой возможности, тем более что отдельные камушки уже пощелкивают по нашей защите, словно испытывая на прочность.

В чем, собственно, и заключается проклятие здешних мест.

Джильда молчит. Уж лучше бы она бранилась. От нее я бы снесла, пожалуй, и побои. Но она просто молчит и совершает колдовские пассы над панелью управления.

Корабль убегает от метеорного роя, намереваясь прижаться к планете. Все же там сохранилась кое-какая убогонькая атмосфера. Надежды на нее мало, но хотя бы что-то… Я понимаю план Джильды: укрыться от прямой угрозы, опустить защиту и спокойно восстановить дефицит энергии. А затем во всеоружии, без оглядки, в лоб прорываться к порталу. Это должно сработать.

Я снова ощущаю себя дурой и неудачницей. Вдобавок ко всему еще и совершенно бесполезной. Я пассажир, я балласт. Если возникнет в том нужда, от меня будет разумно избавиться, вышвырнув за борт.

Надеюсь, именно так Джильда и поступит. Руководствуясь здравым смыслом и соображениями высшей справедливости.

Что за бред лезет мне в голову? Какое значение для безопасности трампа могут иметь мои жалкие килограммы?..

— Джил, послушай: если мы сядем… — говорю я и сразу замолкаю, потому что все же, несмотря ни на что, мне не хочется, чтобы меня били.