Нет, не предавала меня Кассандра, даже благородной спасительнице моей — Мусе.

А замялась та потому, что с языка у нее в тот момент рвались слова, которые она, право слово! — давно должна была бы уже сказать мне, и наверняка томилась от собственной нерешительности.

Муся была права, и сейчас, проговорившись, наконец, сформулировала очень точно.

Я и вправду долгое время страдала от того, что не могла окончательно определиться в своем отношении к Егору.

То корчилась в судорогах отринутой любви То сгорала от ненависти и желания скорой и страшной мести.

Теперь Муся, наконец, решилась произнести это вслух и, замерла на том конце трубки, в пугливом ожидании моей реакции.

Но я спокойна.

— Вот именно. Ты абсолютно права. Теперь с этим покончено.

— Но что сказала Даша?

— Она сказала, что все мои сны, — это неплохо. По крайней мере, в них нет ничего страшного. Просто душа Егора покидает навсегда этот мир и хочет проститься со мной, и получить прощение — я сочиняю на ходу, и удивляюсь той легкости, с которой, ложь моя обретает вполне гармоничные формы, не лишенные даже некоторого изящества.

— Да, как же мы забыли про это! — неожиданно подхватывает мои фантазии Муся. — Ведь время летит удивительно быстро и скоро сорок дней со дня его гибели. Но знаешь, это, наверное, потому, что похоронили его не сразу, спустя целых три недели, вот кажется, что все произошло совсем недавно, а ведь уже скоро….

— Да, — соглашаюсь я, и тоже впервые вспоминаю, что сороковые сутки после смерти Егора наступят уже очень скоро, и значит, следуя христианской теории, душа его должна будет окончательно покинуть землю. Не потому ли, с каждым днем, она, общаясь со мной, становится все более раздражительна и тревожна?

— Значит, Даша сумела пообщаться с ним, раз она сказала тебе это: и про прощение, и про вину. Видишь, теперь ты можешь, наконец, простить его, он сожалел о том, что произошло, и сожалеет.

— Да, это самое главное. Теперь — могу.

— Но ты поверила ей? Ведь ты всегда сомневалась в том, что у людей могут быть такие возможности?

— Поверила. Она рассказала мне много такого, чего знать не могла — Я надеюсь, ты не думаешь, что ей что-то рассказывала я?

— Нет, не думаю. Потому что, этого не знала даже ты.

— Только поэтому?

— Конечно, нет, Мусенька, не только. Но неужели ты не понимаешь, что, если бы я, хоть на секунду, могла предположить, что вы с ней можете поступить подобным образом, я бы к ней пошла?

— Ну, слава Богу! А то знаешь… ты ведь такая недоверчивая.

— Нет, ей я верю.

— И что же она велела теперь тебе делать?

— Как что? Простить его, отпустить с Богом его душу, и начинать жить с чистого листа. Но знаешь… — я вдруг вспоминаю просьбу Егора, добыть какие-то таблетки, лишающие возможности видеть сны, — она сказала мне, что я быстрей успокоюсь, если все же перестану видеть Егора во сне. Сны возбуждают меня, будоражат воспоминания, а мне, да и его душе сейчас лучше, если я буду спокойна.