Максиму ее восхищенный взгляд не доставлял никакого удовольствия. Максим морщился как от горького лекарства, принятого ради спокойствия близкого человека.

— Я настолько потрясена, что не нахожу слов. И ты еще насмехался над человеческим благородством и жертвенностью!

— Ко мне эти замечательные качества не имеют никакого отношения. Я прожженный циник, бездушный бизнесмен…

— Да просто гад! Ни словом не заикнулся о своей больной сестре, о том, что тебя усыновили. Максим! Я тобой восхищаюсь.

— Лара! — скривился Максим. — У тебя приступ жалости к бедной больной девочке и умиления ее героическим братом-сироткой. Хорошо бы приступ поскорее прошел. Лена вполне здорова физически и вполне счастлива в своем маленьком мирке, когда я рядом. Ухаживать за ней никто меня не просил, и геройства тут никакого нет. Просто мне так удобнее и спокойнее. Даже выгодно до недавнего момента было — имелось веское основание избегать брачных уз.

— Но ты все-таки сделал мне предложение. И как собираешься распорядиться Лениной судьбой?

— Что-нибудь придумаю.

— А меня в придумщики возьмешь?

— С какой стати?

— Ты не пробовал купить маленькую собачку или котенка Лене?

— Она боится собак.

— Конечно, больших, которых водят в намордниках и на поводках. Но маленького трогательного щеночка или котеночка, живую игрушку? Лена влюбится в него, я уверена. И девочка не будет отчаянно скучать, когда тебя нет. И еще Лену нужно отвести в дельфинарий.

— Сестра пугается в многолюдных местах вроде цирка или театра. Хотя плавать очень любит, летом я снимаю дачу на берегу озера.

— Я читала, что в дельфинарии бывают индивидуальные занятия: в воде дельфин, инструктор и больной ребенок. Эффект, говорят, потрясающий. Мне почему-то кажется, что сестра твоя вроде заключенной, живет в золотой клетке. Игрушек, наверное, куча.

— Целая комната.

— Тебя с утра до вечера нет. Няньки кормят да смотрят, чтоб не лезла куда не следует: не подходила к плите, не толкала шпильки в розетки. Прогулки тупые — за ручку по парку. Так ведь? Киваешь. Ах, как жалко, моя мама уже… Она ведь работала с детьми, у которых задержка развития. Таких безнадежных приводили, даунов глубоких. А мама и считать их научит, и навыкам гигиены, да просто — играм самым элементарным. Я тоже кое-что от нее знаю, кроме того, есть и мамины коллеги.

— Это очень мило, — проговорил Максим с постным выражением лица. — Насчет дельфинария надо подумать, купить там время. Но! — не выдержал, взорвался: — Лара! Ты совершаешь типичную ошибку! Мол, чужую беду руками разведу. Не разведешь! Тому, кто не смолил по две пачки сигарет в день, кажется, что бросить курить легко. Тому, кто не пил по-черному, кажется, что завязать с алкоголем проще простого. Тому, кто не выгребал говно из трусов семилетней девчонки…

— Тому, кто боится принять чужую помощь, кажется, что дружеское плечо подставляют только инвалидам. Ты, наверное, в детстве был мальчиком «я сам» — сам буду уроки делать, сам с пацанами драться, сам решать, когда домой приходить. Так и вырос в мистера «я сам».

— Но я действительно все сам. Подловила! — рассмеялся Максим. — А какой ты была девочкой? Надеюсь, не плаксой-ваксой? И наша доченька…

— Это сын! Еще накаркаешь!

— Все, что мог, я уже сделал. Одним-единственным сперматозоидом. Но готов каркать с тобой всю оставшуюся жизнь, если ты это называешь каркать. Ларка, хватит воду мутить. Выходи за меня — и точка.

— После всего, что услышала и узнала?

— А что криминального ты узнала?

— Во-первых, ты мне три с лишним года врал, то есть молчал про сестру и про свое детство.