Я отдал ему пакет с харчишками, забрал из машины сумку, позаимствовал обнаруженную в бардачке карту области и, подумав, снял-таки с капитановои тачки оба номера, забрал и канистру.

– Пересадка, ребята, - и пошел к Коляхиной развалюхе.

– Где это вы такой драндулет раздобыли? - Яна обошла машину, саркастически уперла руки в боки.

– Прошка угнал, - сокрушенно признался я. - У своего соседа. Вместе водку пьянствовали, а машину таки спер. А еще писатель. Совесть нации.

– Смотрю, вы без меня повеселились, однако. А нос тебе кто свернул? Сосед?

– Блудный муж твой, - буркнул Прохор, забираясь на заднее сиденье. - Мент позорный.

– Поганый, - со знанием дела поправила его Яна и спохватилась: - Э! Э! Ты куда вперся? Садись впереди, я там не сяду: Серый начнет за коленки хватать…

Вот еще за что люблю Яну - в любой обстановке и ситуации она чувствует себя абсолютно комфортно. Как дома после работы в теплой ванне. И умеет добрым словом поддержать товарищей.

– Куда теперь, гонимые ветром? - Яна удобно устроилась (по мне, так она даже на колючем заборе могла удобно устроиться), подложила под локоть сумку, повертелась, бесцеремонно спихнула на пол Прошкины бумаги, развалилась, замурлыкала.

– Сейчас посмотрим, - я разложил на баранке карту.

Она дрянненькая оказалась, но на нее были нанесены от руки все посты ГАИ, очень кстати, стало быть. Ведь для нас самое невинное внимание инспектора - катастрофа. Опять кабаньими тропами пробираться. По родной-то земле.

– Слушай, Проша, ты ведь всех областных фермеров по пальцам знаешь. Давай-ка рванем к которому из них. Какой получше. Спрячемся сколько-нибудь. Отсидимся, а потом и решать будем, где нам дальше жить: в Париже либо в Лефортовской слободе, а?

Прохор послушно побегал глазами по карте, ткнул пальцем. Самого лучшего выбрал.

– Вот. Мишка Бирюков. Я недавно у него гостил. - Помолчал. - Жив-здоров был.

И странно прозвучала эта фраза. Так естественно и так дико. Напомнила нам то, что и напоминать-то не след. И так помнили. Каждой натянутой внутри жилкой. Не зря ведь Яна резвится.

– Примет он нас, как думаешь?

– Особливо если к вечеру приедем.

– Это как же?

– Ну какой русский мужик гостя или путника из дому в ночь погонит? Тем более я с ним пьянствовал однова.

«Однова»! Не слабо. Прохор, он умный. И не такие слова применяет. Даже знает разницу между «ейный», «евойный» и «евонный». Не то что Серый.

– Фактор, стало быть, убедительный, - согласился я. - Однова!

– И решающий, - мурлыкнула Яна. - Поехали скорей. Молочка парного попьем, самогонки нажремся, в сене поваляемся… Да, Серый? - Голос ее лукаво дрогнул.

Меня этот вариант и без самогонки устраивал, хотя тоже вещь хорошая. Да под сало, огурчики-грибочки, ржаной хлеб духовитый. А на терраске - самовар-пыхтун под керосиновой лампой, в кругу друзей и ночных бабочек…

Опомнись, Серый, неужто тебе и впрямь мозги вышибли? При чем здесь вообще-то ночные бабочки?

Главное дело в том, что ферма Бирюкова в той еще глуши пряталась. Кругом нее елки толпою стоят, густые лапы во все стороны тянут, чужого не пустят. Да и дорога туда - мало сказать, непроезжая. К тому же мы сейчас в северной стороне, а ферма - на сто восемьдесят градусов к югу от нашей дислокации. Хорошо получится: одна машинка здесь брошена, другая - вон аж где - загадка для ментов.

– Смотри-ка, здесь же и логовище капитана Ломтева, почти рядом. Навестим коллегу? В крайности - деньжат у него займем.