Она вынуждена была сглотнуть, чтобы избавиться от комка, застрявшего в горле. Открыв глаза, Дороти взглянула на него с мучительным сожалением.

– Я не хотела, чтобы ты знал о моих проблемах. Я надеялась, что мне станет лучше. Я хотела, чтобы все прошло само собой. Если бы из-за тебя я не откладывала обращение за помощью… – слезы заструились снова, – я бы все еще кормила Джоанну.

– Почему ты не захотела все рассказать мне? – Он покачал головой в обиженном недоумении. – Любящие должны все делить между собой. И хорошее, и плохое.

– Я не хотела, чтобы плохое отразилось на Джоанне. Ты винишь ее и обижаешь ее.

– Нет! – выкрикнул Нед, от волнения вскочив. Он огорченно всплеснул руками. Как убедить эту недоверчивую женщину в самых благих его намерениях? – Я на это не способен, Дороти. Ее нельзя винить ни в чем. Проклятье! Она ведь всего лишь невинный маленький ребенок.

Его страстные слова толчками отдавались в ее голове. Разум устало споткнулся о правду, которую он говорил, и похромал дальше. С рассудком и логикой не поспоришь! Но все это не имеет никакого отношения к действительности, взращенной на почве эмоций. И Дороти категорически заявила:

– Ты терпеть не мог, когда я пользовалась молокоотсосом!

Нед онемел. Эти слова выбили все подпорки из-под его принципиальной позиции. Принципы – хорошая вещь. Проблема в том, как им следовать в жизни. Он буквально упал на стул и протяжно выдохнул, словно пытался снизить опасное давление сдерживаемых чувств. С мрачным лицом, сжатыми челюстями, полуприкрытыми веками Нед подался вперед, уперев локти в колени.

– Это правда, – признал он, словно выдавливая слова под давлением своей совести. – Хотя и не из-за того, что ты мне приписываешь, а лишь потому, что чувствовал себя виноватым.

Она нахмурилась, не понимая.

С мукой глядя на нее, Нед придвинулся ближе и нежно погладил пальцами руку, лежавшую на краю кровати.

– Пожалуйста, выслушай меня, Дороти. Мне очень жаль, но ты неправильно понимаешь меня! Последнее, что я мог бы сделать, – это причинить тебе боль.

Ее пальцы инстинктивно приподнялись, чтобы переплестись с его, чтобы сжать их в поисках его тепла, его заботы. Дороти с надеждой неотрывно смотрела на Неда. Как она хотела, чтобы он избавил ее от чувства отчужденности, от которого она никак не могла отделаться!

– В первую нашу ночь я предварительно побеседовал с Джоанной, сказав ей, что было бы хорошо, если бы она проспала до утра, – покаялся он. – Что она и сделала… В результате ты была вынуждена пользоваться молокоотсосом, явно не испытывая при этом большого удовольствия. Потом я, конечно, сказал Джоанне, чтобы она лучше просыпалась как обычно, но у нее уже вошло в привычку спать всю ночь напролет, и я ничего не смог с этим поделать. Нельзя давать ребенку противоречивые указания – то так, то эдак. А ее вины в этом нет!

Дороти недоумевающе уставилась на Неда. Неужели он действительно полагает, что Джоанна поняла сказанное им?

– Она ни в чем не виновата. – Его глаза молили о прощении. – Это все я. Все я! Я был эгоистом, желая, чтобы мы провели ночь вдвоем, как прежде. Мне жаль, Дороти! Я даже представить себе не мог, как это отразится на тебе.

У Дороти внутри все сжалось. Значит, она неправильно поняла, неправильно рассудила! Но чтобы Нед чувствовал себя виновным? Такого еще никогда не было! А ведь он искренне верил в то, что только что сказал, как и в свое фантастическое общение с собакой и Джоанной.

– Если бы ты поделилась со мной своими опасениями, я бы смог тебе помочь, – с сожалением продолжал он. – Рассказал бы о капустных листьях.