В перерыве между парами Алёша по коридорам рыскал, даже на третий этаж сбегал, где философы обитают. Хотелось ему с Профессором, с отцом Жени переговорить. Если не переговорить, то хотя бы поздороваться. Поговорить, конечно, лучше, много вопросов со вчерашнего дня у Алексея накопилось. Всяких — и про оранжевые огоньки, и про неведомую «Gateway Experience».

А переворот, который неведомые враги готовят? Не шутил Профессор! А если не шутил, то следует не в кресле сидячи рассуждать, в колокола бить, народ на улицы звать!

Не встретил Профессора. Не судьба.

Домой, к станции метро «Студенческая», Алёшу вчера лично Хорст отвёз — на Жениной машине. Молчал все дорогу, хмурился, здорово, видно, от Профессора досталось. На прощание пожал руку и визитную карточку сунул. По глянцевому картону — крылышки знакомые, эмблема Десанта, ниже ФИО, без всякого «Хорста», ещё ниже — «старший воспитатель», словно в детдоме. Телефон, адрес с «собачкой». Хоть не хотелось, но пришлось Алёше собственную карточку отдавать. Последнюю — полгода назад разорился, заказал полсотни да тут же раздал неведомо кому.

С Женей он бы куда охотнее карточками обменялся. Только не предложила та, что с носиком. И Профессор не предложил. То ли по забывчивости профессорской, то ли потому, что невелика — демократ Алексей Лебедев.

Почти как в старой песне про негра. Убили — ни за что, ни про что, воскресили, встал, пошёл. Спасибо за внимание!

К самой госпоже Усольцевой Алёша особо не присматривался. В отношении личном — никакого интереса. Лет на пятнадцать старше, вся в косметике, на ногтях — чуть ли не по картине Пикассо. Разве что ростом вышла, издалека увидеть можно, вёрст за десять — точно. Будь у них баскетбольная команда, цены ей не сложить. В смысле же серьёзном, политическом и вовсе — nihil. Что муж, демократ Усольцев, скажет, то она и повторит — вслух, громко и с придыханием. Демократ Усольцев и сам бы от раздачи ценных указаний не отказался бы, только дел слишком много. Газеты, заводы, пароходы, депутатство — ни головы не поднять, не продохнуть даже.

Год назад господин Усольцев сподобился — лично приехал, дабы позвать на Майдан, в палатках ради честных выборов помёрзнуть. Сам, правда, не мёрз — занят слишком. А вот супруга решилась пример подать, благо шуба норковая имелась.

Пришёл Алёша в Штаб, присел в уголке, затих, ожидая, чего будет. Может, не вспомнят о нем, дальше пойдут — по светлому общечеловеческому пути? Но если спросят, что ответить, о чем рассказать? Про музычку в наушниках, про оранжевые огоньки и смолчать можно (и про переворот, в виду полной неясности), а как про гайку промолчишь? Самому вопрос поднять? Не вчера Алёша родился. Двадцать лет — не так мало, чтобы поумнеть. Это пионеры-герои в старых книжках все сплошь принципиальные до полного суицида.

Зря, конечно, Алёша надеялся. Вспомнили о нем, конечно. И ещё как!

— Из-за таких!..

— Тише, господа, тише! Алексей просто не подумал. Правда, Алёша? Вам хотелось как-то выделиться, показать себя. Мы все понимаем…

— Инна Александровна! Ребята! Я же…

— Погодите, Алёша… Да, мы понимаем, вы ещё молоды… Только… У того парня из Десанта, Степана Квитко, серьёзная травма лица. Могут быть большие неприятности.