Живым надо было жить.

Гвардии майора Амет-Хана откомандировали в военную академию имени Фрунзе.

Его ждали чинные аудитории, аккуратно наклеенные на полотно карты; оружие с просверленными казенниками стволов — это оружие не должно было стрелять, оно должно было собираться и разбираться; игрушечные макеты военных объектов, миниатюр-полигоны, выполненные руками первоклассных декораторов…

В высоких академических стенах Султану предстояло осмысливать и переоценивать боевой опыт — свой, противника бывшего и противника вероятного.

Амет-Хана хватило на неделю.

Нет, не трудности академической программы сразили боевого летчика. С этими трудностями можно было еще сладить. Его ввергло в грусть и отчаяние ощущение замкнутого пространства, в котором он очутился. Между Султаном и небом залегли этажи прославленного учебного заведения.

Этажи, этажи, этажи…

А над этажами перехлестнулись балки, а над балками вознеслись стропила, на стропилах лежала крыша… И вся эта многослойная «броня» должна была удерживать его пять долгих лет. Султан запросил пощады:

— Не могу я не летать. Не могу.

— Тебе надо учиться, — говорили Амет-Хану. — Положа руку на сердце признайся: тебе ж не хватает знаний, военной культуры, кругозора. Академия сделает тебя широкообразованным офицером. Надо же смотреть в будущее.

— Это правильно. Все правильно. Согласен. Но я не могу не летать.

В конце концов ему пошли навстречу, перевели в Военно-Воздушную командно-штурманскую академию. Обещали: здесь будешь учиться и периодически подлетывать, не очень часто придется летать, но пилотировать не разучишься.

Из замкнутого пространства Султана выпустили в пространство ограниченное. Это он почувствовал очень скоро.

Есть рыбы, способные жить в аквариумах, некоторые даже дают потомство, не замечая ни стеклянных стен, ни электрической подсветки, имитирующей солнце, ни искусственных гротов, предназначенных, видимо, для рыбьего уюта… Но то рыбы.

Султан понимал, как правы его фронтовые товарищи, недавние герои воздушных боев, мертвой хваткой вцепившиеся в академическую науку. Он знал: эти ребята со временем станут генералами, им доверят командовать частями, соединениями, может быть даже всеми Военно-Воздушными Силами страны. Он от души желал им маршальских звезд и головокружительных успехов. А сам… Впрочем, вот его подлинные слова:

— Со второй академией я покончил в шесть месяцев. Подал рапорт — демобилизовался. Понимаешь: я хотел летать. Летать для меня самое главное. Это не только профессия — это жизнь.

Султан Амет-Хан выбрал себе трудную судьбу, судьбу летчика-испытателя.

6

Да-а, он-то выбрал себе судьбу, а вот судьба совсем не торопилась сделать его своим избранником. Судьба в облике начальника отдела кадров задавала вопросы:

— Общий налет? Образование? Семейное положение? Происхождение? Национальность? Место рождения?..

Вопросов было очень много.

Категорического отказа не последовало, но и распоряжения о зачислении на должность летчика-испытателя тоже не было.

— Подумаем, товарищ Амет-Хан, посоветуемся. Зайдите через недельку. Договорились?

Он приходил в назначенный срок, и все повторялось сначала: вопросы, глубокомысленное созерцание пейзажа за окном и назначение новой встречи.

Наконец кончилось все: терпение, деньги, уверенность. И тогда Султан, кажется, впервые в жизни обратился за помощью в «личном вопросе».

Генерал Хрюкин, хорошо знавший Амет-Хана по войне, веривший в его прирожденный талант летчика, позвонил увертливому кадровику. И все сразу переменилось.