Задумавшись, почувствовал легкий тычок в бок. Софья, умудряясь одним глазком смотреть на митрополита, вторым поглядела на мужа: «Не отвлекайся!»

Супруга, как всегда, успела вовремя. Как раз, пришло время главного! Митрополит спросил, нарочито четко и громко проговаривая по–старославянски:

— Како веруеши и исповедуеши Отца и Сына и Святага Духа?

Едва не позабыв от растерянности «Символ веры», сбившись, самую малость, отвечаю:

— Верую во единаго Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым. И во единаго Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единороднаго, Иже от Отца рожденнаго прежде всех век; Света от Света, Бога истинна от Бога истинна, рожденна, несотворенна, единосущна Отцу, Имже вся быша…

Я прикрыл глаза и, ощущая на лбу холодное прикосновение кисточки, с душистыми каплями мира, подумал — «Свершилось!»

Теперь можно и встать!

А теперь высшие чины Церкви возложили на государя драгоценные оплечья — бармы, вручили скипетр. Митрополит, взяв из рук генерала Говорова державу — шар с крестом, сказал:

— Сиe яблоко знамение твоего царствия: яко убо яблоко cиe, приим в руце свои держиши, тако держи и вся царствия, данныя тебе от Бога, соблюдая их от врагов непоколебимо!

И, наконец — владыка возложил на голову корону Российской империи и провел в алтарь, приобщив государя Всея Руси к святым таинствам!

Если в храм входил Александр Борисович, избранный на царство людьми, пусть и по наследию предков, то выходил Помазанник Божий, Александр Четвертый!

Вся Красная площадь была забита народом. Оцепление еле сдерживало москвичей, а ещё понаехавших, жаждущих краем глаза глянуть на венчание царя. Вот, и не лень же людям сюда тащиться? Вон, около меня суетится добрый десяток кинооператоров, снимающих коронацию, а ещё туда и сюда снуют фотографы. Завтра—послезавтра запустят сие зрелище в официальный киножурнал, который рассказывает о жизни государя—императора. Сходили бы в кинотеатр, все посмотрели без всякой давки. Я бы, например, не полез, а посмотрел по телевизору.

Пройти сквозь толпу казалось невозможным. Но люди расступались, образуя живой коридор.

Впереди царя и царицы, расчищая дорогу, шли Джугашвили и Кутепов. Оба в парадных мундирах, при всех орденах. Подозреваю, что золотое шитье, золото и бриллианты наград весили с добрый пуд, если не больше! Но оба высших сановника, хотя и были уже немолоды, держались бодро и весело.

В старину бы они шли с обнаженными саблями, гордые, что отныне будут числиться царскими оберегателями! За «оберегателями» следовали гвардейцы и люди Пегова, становясь спиной к толпе и лицом к государю. Не то, чтобы хотели оберечь царя от толпы — и, захотели бы, так не смогли бы, а для очертания живого коридора. Следом шли придворные, расстилавшие пред государем и государыней красную дорожку. Слышал, что в прежние времена красными коврами устилали всю Красную площадь, но в моем случае решили немножечко сэкономить. Да и смысла нет застилать брусчатку коврами.

Я шел на негнущихся ногах, плохо соображая, что делаю. Кажется, коронация все—таки начала сказываться. Хорошо, что время от времени моя супруга «координировала» мои действия, легонечко тыкая пальчиком в бок своего мужа и государя.

От улыбки сводило скулы, корона натерла лоб и переносицу (хоть на ушах не повисла, как у Филатова), а руки с трудом держали скипетр и державу.