— Зато вы потеряли дело, мальчишка!.. — закричал Крыленко и снова зашагал по кабинету, потом опять подошёл ко мне.

— Да, дур-рацкая истор-рия! — протянул он. — Особенно, так сказать, для дебюта, молодой человек… Кстати, вы кому-нибудь сказали о случившемся?

— Только вам и своей сестре.

— Гм… Между прочим, сестре сообщать было необязательно… А у нас никому?

— Никому.

— Уже неплохо, — озорно усмехнулся Крыленко, и глаза его потеплели. — Так вот, маэстро, пусть это всё пока останется между нами… Пока это наш с вами секрет, молодой и не слишком везучий человек… Доходит? Нет, вижу по вашей физиономии, что не дошло… Так слушайте внимательно: любители позлорадствовать найдутся всюду. Вот уж продукт совсем не дефицитный! К сожалению. А подкузьмить молодого выдвиженца — просто подарок для таких любителей, чёрт бы их побрал!.. Теперь дошло?

— Дошло, Николай Васильевич, — ответил я, постепенно приходя в себя и уже догадываясь, что предсказания барометра, как почти всегда, не подтвердятся.

Он снова усмехнулся, подошёл к правительственному телефону и набрал номер начальника транспортного управления ОГПУ.

— Привет. Говорит Крыленко. Почему вы так распустили железнодорожных воров?.. На какой линии? Да на всех линиях, как я полагаю. Вчера на перегоне Смоленск — Москва обокрали нашего следователя по важнейшим делам… Да-да, и портфель с делом… Почему не отправил дело фельдсвязью? А вот это уж не ваше дело! Я ему приказал так поступить, к вашему сведению, я!.. Начните розыск, а не задавайте неуместных вопросов! Тем более что они не относятся к вашей компетенции.

Он положил трубку и посмотрел на меня.

— Будут искать. А вы извольте взять себя в руки и не ходите с видом потерянного. В жизни всякое случается, даже со следователями по важнейшим делам. И помните — никому ни слова!.. Это приказ, а не рекомендация. Извольте выполнять!.. Личные документы тоже спёрли?

— Да. Служебное удостоверение.

— А партбилет?

— К счастью, я оставил его в своём служебном сейфе.

Крыленко обрадовался.

— Именно к счастью! — сказал он. — А то пришлось бы заявить в партком. С партией не секретничают. Теперь возьмите мою машину и отправляйтесь домой. Вам надо прийти в себя. И не вешайте носа на квинту.

Я поблагодарил его и пошёл к дверям. На пороге он меня окликнул:

— Минутку! А ну, скажите мне, дружок, что вы думали, идя ко мне с этой милой новостью?

— Я думал… Я ждал ареста…

— Ареста?! — Он всплеснул руками. — Ах, как легко, как постыдно легко у нас иногда относятся к этому слову! Как вы могли подумать это?! Как вам не стыдно?!

— Но ведь у меня украли дело… Я отвечаю за него головой, — стал я оправдываться, — и потом… Мало ли что могли подумать…

— Вы с ума сошли! Что подумать?

— Ну, не знаю… Мало ли что может прийти в голову в таких случаях… Для подозрения нет ни правил, ни границ…

Горькая гримаса перечеркнула его лицо.

— Как вы сказали? — тихо произнёс он. — «Для подозрений нет ни правил, ни границ…» Да, к несчастью, нет!..

Несмотря на своё волнение, я заметил, с какой горечью он говорил об этом. Но, признаться, всё значение его слов я понял куда как позже…

4

На следующий день, когда я пришёл на работу, секретарша протянула мне телеграмму:

— Вот только что поступила, — сказала она.