Неприятная мыслишка. В жизни не припомню за собой такой сентиментальности. Дело ведь не только в осознании ее возможной смерти (уж в этом-то у меня какой-никакой опыт имелся) и даже не в родственных чувствах (со смертью родственников я тоже уже сталкивался). Но мои приемные родители умерли после долгой болезни, я мог подготовиться к их кончине. А теперь… так внезапно. Наверное, именно шок от происшедшего и вызвал у меня какие-то… почти эмоции.

К счастью, до больницы ехать было недалеко, всего пару миль, и вскоре я уже вкатил на больничную парковку — буквально через несколько минут гонки по городу, в сопровождении автомобильной сирены, звук которой большинство водителей в Майами частенько игнорируют.

Все больницы изнутри похожи одна на другую, даже стены выкрашены одинаково. И все они печальны… Конечно, приятно, что одна из больниц оказалась под боком, но в травматологическое отделение я входил, не ожидая ничего хорошего. Другие посетители сидели с видом животной покорности, лица врачей и медсестер застыли в выражении непреходящего кризиса, и хоть сами медики сновали в спешке взад-вперед, зато в дверях сам я наткнулся на медлительный, бюрократический официоз в виде дамы с планшеткой. Я рвался внутрь, на поиски сестры, а меня не пускали.

— Сержант Морган, ножевое ранение? Ее только что привезли.

— А вы кто такой? — спросила она.

Я наивно думал, что смогу быстрее попасть внутрь, если отвечу: «Ближайший родственник!»

Женщина неожиданно обрадовалась и заявила:

— Отлично! Вы-то мне и нужны!

— Можно ее увидеть? — спросил я.

— Нет, — ответила она, схватила меня за локоть и решительно повлекла в небольшой кабинет.

— Вы хоть скажете, как она?

— Пожалуйста, присядьте вот сюда. — Женщина подтолкнула меня к пластиковому стулу у небольшого столика. — Скоро узнаем. Как только заполним вот эти бумаги. Мистер… мистер Мортон?

— Морган, — поправил я.

Она нахмурилась.

— Здесь написано «Мортон».

— Правильно «Морган», — повторил я. — «М-о-р-г-а-н».

— Точно? — переспросила она, и вся эта больничная нереальность вдруг нахлынула на меня, повалила на стул и придушила собой словно влажная подушка.

— Совершенно точно, — твердо ответил я и опасливо откинулся на шаткую спинку.

— Теперь придется поменять в компьютере! — Женщина нахмурилась. — Какая досада!

Я несколько раз открыл и закрыл рот, как задыхающаяся без воды рыба, а женщина затюкала по клавиатуре. Нет, это уж слишком, против всякого здравого смысла — говорить «досада», когда на весах жизнь Деборы! А где же все, и отчего все молчат? Где вопли возмущения, почему никто не проклинает весь этот беспредел? Может быть, мне следует договориться с Эрнандо Мецей, привезти его сюда, чтобы преподать им урок лингвистически корректного восприятия нависшей угрозы?

В общем, хоть времени это заняло нереально долго, в конце концов я умудрился заполнить все нужные бумажки и убедить женщину, что у меня, как у ближайшего родственника и к тому же полицейского служащего, есть права повидаться с сестрой. Впрочем, так уж все устроено в этой юдоли скорби, что повидаться с ней мне, конечно, не дали.

Мне разрешили только постоять в коридоре и кинуть взгляд в смотровое окошко в форме иллюминатора: в операционной толпились какие-то люди в ядовито-зеленых халатах и вытворяли страшное, невероятное… над телом Деборы.

Так я и стоял под дверью целых несколько столетий, смотрел и иногда моргал, когда вдруг над моей сестрой взлетала чья-то окровавленная рука. В воздухе неодолимо пахло лекарствами, кровью, потом и страхом.