|
Или тех, что когда-то тоже любили наших любимых, но потом умерли, оставив в сердцах близких глубокую рану, которая со временем затянулась. Мы не первые, мы не избранные: мы лишь те, кто оказался под рукой. Мы остатки, мы выжившие, мы то, на что соглашаются за неимением лучшего, — но сколько великих историй любви начиналось именно так, сколько прекрасных семей было построено на фундаменте из этого не слишком благородного материала! Мы все — результат случайностей, результат компромиссов. Мы появились потому, что кто-то был отвергнут, кто-то был слишком робок, а кто-то потерпел неудачу. Но, несмотря на это, мы готовы жизнь отдать, чтобы остаться рядом с теми, кого в один прекрасный день нашли на чердаке, или приобрели на дешевой распродаже, или случайно выиграли в карты. Или с теми, кто нашел нас самих в куче мусора. Невероятно, но нам удается убедить себя в том, что это и есть тот единственный, предназначенный нам человек, и мы полагаем, что нас с ним свела судьба, хотя на самом деле это была всего лишь лотерея на деревенской ярмарке в конце лета.
Потом я гасила лампу на ночном столике, и через несколько секунд уже могла видеть деревья более отчетливо, и засыпала, глядя (или мне лишь казалось, что я их вижу?) на колеблемые ветром листья. "Какой во всем этом смысл? — думала я. — Наверное, только в том, что все мы готовы ухватиться за соломинку, все рады любому проблеску надежды. Быть рядом с ним еще один день, еще один час, даже если этого часа придется ждать долгие годы. Робко ждать новой встречи, даже если до этой встречи придется прожить множество пустых, ничем не заполненных дней. Мы отмечаем в записной книжке те дни, когда он позвонил, или те, когда мы виделись, подсчитываем, сколько уже дней от него нет вестей, и до глубокой ночи ждем, не решаясь причислить и этот день к прожитым зря — вдруг все же зазвонит телефон, и он прошепчет в трубку какие-нибудь глупости, и нас охватит безмерная, неизъяснимая радость, и жизнь покажется прекрасной и милостивой к нам. Мы вслушиваемся в каждый звук его голоса, в каждое глупое слово, пытаясь уловить в этих словах глубокий скрытый смысл, которого в них нет и которым мы сами наполняем их в своем воображении, мы снова и снова перебираем эти слова в памяти — нам кажется, в них звучит обещание счастья. Нам дорог этот звонок. Даже если то, что мы услышали, было наглой ложью, даже если с нами говорили грубо, даже если позвонили лишь затем, чтобы под каким-нибудь надуманным предлогом отменить встречу. "По крайней мере, он вспомнил обо мне", — с благодарностью думаем мы. Или: "Это обо мне он вспоминает, когда ему скучно или когда у него не ладится с тем, кто для него важен: с Луисой. Возможно, я у него на втором месте, сразу же после нее. А это уже кое-что значит!" Иногда кажется, что все устроится, стоит исчезнуть тому, кто занимает первое место (такие мысли часто приходят в голову младшим братьям королей и принцев. И даже их менее близким родственникам, и даже бастардам, которые знают, что в этом случае они тоже продвинутся с десятого места на девятое или на пятое с шестого, с четвертого на третье, и может наступить минута, когда все они молчаливо выразят общее желание: "Не should have died yesterday" или "Ему следовало умереть вчера, или давным-давно", — а потом самые дерзкие подумают: "Еще не все потеряно. Он может умереть завтра, и для послезавтра это будет вчера. Если сам я до послезавтра доживу"). Нам не стыдно перед самими собой за эти мысли — в конце концов, кто будет нас судить? Да и свидетелей нет. Когда вожделенная цель недоступна, воображение подсказывает нам тысячу способов достичь ее. И в то же время мы готовы довольствоваться малым: увидеть его, ощутить его запах, различить вдалеке его силуэт, почувствовать его приближение. Достаточно видеть, как он уходит, пока еще не скрылся за горизонтом, пока не совсем исчез, пока вьется вдали пыль, поднятая его ногами. |
