Он был из другого мира. Он, видно, знал что-то такое, чего не знали они.

Одик стал пристально разглядывать лицо директора, грубоватое, шершавое, четкое, с широкой мужественной шеей в отвороте рубахи и мужественной поперечной морщинкой на лбу: она, словно с размаху, клином врезалась в его переносицу. Он был густоволос - точно ни одного волоска не потерял за всю жизнь, так мощно росли они на его голове; и чтобы они не лезли на глаза и не закрывали уши, он подстригал их коротко.

- Прошу! - Карпов показал на угощение, и отец с мамой придвинулись к столу. - Ваше здоровье! - Карпов поднял рюмку с золотистым вином.

- Спасибо. - Отец с мамой тоже подняли свои.

Отец выпил сразу всю рюмку, а Георгий Никанорович с мамой отпили по маленькому глотку и поставили на стол. Карпов снова налил отцу, и он теперь не торопился осушить свою рюмку.

- Ничего? - спросил Карпов у родителей, которые по-прежнему молчали.

Да что они, говорить разучились? Как им не стыдно все время молчать!

- Замечательное, - сказал отец, - напиток богов, а не вино!

- Какой букет! - поддержала его мама. - Никогда не пила такое… Изумительное!

- Ну, бывает и получше, - заметил Карпов, - да кто теперь понимает толк в настоящем вине? Людям нужно, чтобы было покрепче, - напиться, надраться, извините, до потери человеческого облика, до уровня свиньи. А ведь вино существует для украшения жизни, для радости…

- Очень верно. - Отец снова коснулся губами рюмки.

- Как у вас здесь!.. - сказала мама, глядя в сад. - С утра до вечера можно смотреть на море - и не надоест: все время меняется и всегда оно прекрасное.

- Да, у нас неплохо, - проговорил Карпов, - свой микроклимат - вот эти горы защищают городок от холодных ветров с севера. Сухо и тепло. И земля хорошо родит, если воду провести. И берега, как вы могли убедиться, удобные для купания - не сразу обрываются…

Он говорил, и Одик чутко прислушивался к каждому его слову и с острым интересом поглядывал на Виталика, который то появлялся, то исчезал на террасе, однако по-прежнему не выказывал ни малейшего желания подружиться с ним.

Потом отец принес коробку с югославской сорочкой, и Карпов потрогал тонкую сверкающую ткань.

- Хороша! - Глаза его зажглись.

- И гладить не надо, - сказала Лиля, - выстирал в пене "Новость", отжал, повесил просохнуть - и готово. Модно и красиво. А воротник не будет мал?

- Нет, сорок четыре - в самый раз.

Карпов выпрямился, отпил немного вина и рюмкой показал через окно на стену в их комнате, где висел яркий эстамп - женщина в пестром платке.

- Узнаете?

- Да как вам сказать… - замялся отец.

Карпов был деликатен и не стал их мучить.

- Сарьян. Подлинный. Портрет восточной женщины, внизу собственноручная подпись есть, жаль, что карандашом, но все-таки… Ненавижу подделки.

- Понимаю вас, - сказал отец.

- Привез из Москвы один человек, по рекомендации которого у нас жил Геннадий Вениаминович.

- А у нас было море Айвазовского, - сказала вдруг Оля, - если б не оно…

- Помолчи, пожалуйста, - попросила мама.

Одик притих. Он был в каком-то оцепенении. Он вдруг понял, что раньше ничего не знал о жизни. И все, что с ним было до приезда сюда, - все это была не жизнь. Он вышел в сад, в его зыбкий зеленый сумрак. Здесь было прохладно и тихо. Одик, свесив голову, задумался. В это время где-то вблизи, за оградой, раздались ребячьи голоса, смех, и вдруг в его щеку с силой ударилось что-то тяжелое и студенистое. Левый глаз остро защипало. Под ноги плюхнулась прозрачная трясущаяся жижа.