— Куда ты его посылаешь? — поинтересовался продавец.

— В Страну Израиля! — торжественно объявил дядя Исай.

— В Иерусалим… — с уважением пробормотал продавец.

Тут выяснилось, что дядя Исай был не «дважды», а даже «трижды изменником». Как будто недостаточно было ему американского капитализма и нового имени «Сэм», так он еще и к Иерусалиму тоже, оказывается, относился с пренебрежением. Иерусалим в его глазах был не важнее какой-нибудь чесночной шелухи.

— Этот город даже такой мощный пылесос не сумеет очистить, — заметил он сухо. — Я посылаю его не в Иерусалим, а в Изреельскую долину. Возможно, у моего брата-первопроходца еще осталась там парочка-другая болот, которые ему нужно срочно осушить.

Глава 14

Со стороны дедушки Арона я пятый по счету внук — первый сын первой дочери, родившейся у него от второй жены. До меня у дедушки уже родились два внука от сына Итамара и две внучки от сына Бени.

Но для бабушки Тони я — ее первый внук. Поэтому она радовалась мне двойной радостью — во-первых, из-за моего появления на свет вообще, а во-вторых, потому, что я был ее ответом на внуков и внучек, которые родились у ее мужа раньше. Я тоже предпочитал ее всем другим — и бабушке Ципоре, и дедушке Арону (дедушку Меира, отца моего отца, мне не довелось узнать), и мне она представлялась совсем не такой, какой выглядела в рассказах иных наших родственников и соседей.

Мне не пришлось страдать от ее требований и жалоб — мне выпало радоваться ее любви. Меня она не заставляла убирать в доме. От меня не требовалось мыть полы перед уходом в школу, и мне не передвигали стрелки часов. Меня не забирали из школы с середины урока вытряхивать ковры и чистить стены, и мне ни разу не угрожали: «Я тебя порежу на кусочки». Бабушкины требования ко мне были немногочисленны и логичны: не заходить ей в дом, не пачкать ей мебель, не кроцать ей стены, а также доставлять ей из коровника голубей к обеду — не в качестве гостей, разумеется, — и никогда не ходить никуда с пустыми руками: идя во двор, выбросить ей мусор в кучу коровьего навоза, а на обратном пути захватить ей молоко или сливы-паданцы на варенье.

Все это факты, которые немыслимо отрицать, а также чувства и воспоминания, которые невозможно заменить другими. Но кроме фактов, повторю еще раз, в нашей семье бытуют еще различные версии одних и тех же фактов. Некоторые из этих версий мирно сосуществуют друг с другом, а некоторые так противоречивы, что вызывают споры и ссоры. И хотя многие в нашей семье уже долгие годы занимаются сельским хозяйством, даже они зачастую не способны отделить злаки от плевел и густую сметану чистого вымысла от мутного отстоя реальности. Некоторые в нашей семье по сей день яростней спорят о том, «сколько рядов было в нашем первом винограднике», чем о том, «какой сын был любимцем», «кто больше всех страдал от бабушки Тони» или «кто в кого влюбился и как это было». И я боюсь, что из-за этой моей книги в нашей семье тоже возникнут споры, а быть может, даже «беспорядки» и «волнения» — все то, что в нашем семейном словаре определяется выражением: «Будут те еще обиды».

Тому есть прецедент. Когда вышла моя первая книга, «Русский роман», мои дяди и тети организовали в ее честь семейное торжество. Я тогда поехал в Нагалаль вместе с мамой, оба радостные и взволнованные, но вскоре выяснилось, что это семейное торжество имеет также явные приметы военно-полевого суда. Некоторые родственники обнаружили в моей книге детали известных им семейных историй и элементы сходства со знакомыми им людьми, и мне пришлось оправдываться и объяснять все те места, где я не сказал правду, или, что еще хуже, где я ее сказал.