Он достал из кармана кусок пластика и нажатием пальца активировал письмо. На бледно-зеленом фоне засветилось одно единственное предложение: «Папа, я прощаю тебя».

    – Слова Артемки снова вдохнули в меня жизнь, я хочу снова увидеть сына, обнять его. – Док замолчал, тяжко вздохнув. – Жизнь продолжается, и вы должны быть стойким, не позволяйте судьбе сломать вас. Есть те, кто на вас рассчитывает. Вы должны быть сильным ради тех, кому вы дороги, ради друзей, ради команды, ради самой Валенсии, ведь она верила в вас.

    Некоторое время оба молчали, потом Лад сказал:

    – Занимайтесь своим делом, доктор, – в его голосе почти не было прежней агрессии.

    После рассказа Калугина тоска снова затопила Лада. В горле пересохло. Захотелось выпить.

    Но он понимал, что алкоголем горе не залить, а Валенсию не вернуть, поэтому подавил в себе это желание. Но тем не менее Лад и сам чувствовал, что изменился. Сейчас, когда он потерял Валенсию, внутри словно все оборвалось, а сердце превратилось в кусок изъеденного ржавчиной железа. Капитан был благодарен доку за сочувствие, за то, что тот поделился сокровенным, за то, что тот разделял его боль и даже делился своей, но Лад все равно не мог сейчас воспринять его слова, потому что хотелось только одного – мести. И док ошибался, считая, что Лад винит во всем себя. Нет! Он винил того, кто стоял за похищением Валенсии. Того, кто все придумал и организовал и кого капитан теперь будет искать всеми возможными способами, пока наконец не найдет и не прикончит, кем бы тот ни оказался. И мысли капитана уже устремились в этом направлении.

    – Ну, вот, – сказал наконец доктор, – я закончил. Рана, конечно, запущенная, и еще пару перевязок придется вытерпеть, но через пару недель можно уже будет наносить восстанавливающие препараты. Даже шрама не останется.

    – Спасибо, док.

    – Это моя работа, – кивнул Калугин.

    – Знаете, моего друга зовут Артем, – сказал Каменев. – Он отличный офицер и просто хороший парень.

    Доктор грустно улыбнулся и вышел из каюты, а Ладимир поднялся, подошел к шкафу и достал из него мундир.

    Когда Петер заглянул к Ладу, тот сидел на стуле возле стола и надевал ботинки. Китель парадного мундира был расстегнут, но во всем остальном капитан хоть сейчас был готов к торжественному смотру.

    – Куда намылился? – поинтересовался Петер.

    – Алонсо в рубке? – вместо ответа спросил Лад.

    – Да. Тебе он зачем?

    Ладимир не ответил и молча продолжил надевать мундир.

    – Ты хочешь сообщить Стюарту о том, что кто-то убил его дочь? – Петер вопросительно смотрел на капитана, но, в очередной раз не дождавшись ответа, сказал: – Опомнись. Он не поймет ни единого твоего слова. Что бы ты ему сейчас ни говорил, он будет слышать только одно: его дочь погибла, и виноват в этом ты!

    – Я обязан сообщить ему об этом. Я не могу иначе. Я обещал адмиралу, что с Валенсией ничего не случится, и пытаться отмолчаться сейчас будет трусливым поступком.

    – Никто не скажет, что ты трус, перестань уже нести чушь. А Стюарт… я уверен, он и так узнает.