Имя графа Шуйского в исповеди отца не упоминалось, но ощущение, что оно как в силках билось между слов, было довольно острым.

— Скорее, противники, — не разочаровал он меня. — Задача у нас одна, цели — разные.

— Вот как… — вздохнула я, так и не подняв на него взгляд. — Почему все так?! — всхлипнула, понимая, что держаться и дальше, у меня больше нет сил. — Почему я?!

Это был не крик — стон…

Боли, горечи, отчаяния, тоски…

— Настенька! — ладони Даниила сжали лицо, требуя смотреть на себя. — Настенька… — повторил он… хрипло… обжигающе…

Заставляя верить, что счастье, от которого я уже отказалась, все-таки возможно.

Для нас с ним…

* * *

Он позволял все: обрисовывать контуры мышц, не веря, что все это великолепие принадлежит мне; кончиками пальцев вырисовывать узоры на коже, спускаясь все ниже и ниже; целовать, привыкая к чуть солоноватому вкусу тела; прижиматься, пытаясь слиться воедино; обнимать, словно заявляя на него свои права… В ответ лишь мягко улыбался, поглядывая на меня сквозь полуопущенные ресницы, да то ли урчал, то ли постанывал, поощряя к дальнейшим действиям.

Мгновение, когда мне стало этого мало, Даниил не упустил, тут же подмял под себя, продолжая пытку нежностью, давая ощутить все то, что испытал сам. Дикую, ненасытную потребность быть вместе. Слышать, видеть, чувствовать…

Если в этом мире и был кто-то создан друг для друга, то мы с ним.

Угадывая даже неосознанные желания, давая значительно больше, чем можно было принять.

Заставляя впиваться пальцами в его плечи, он шептал мое имя, словно навсегда привязывая к себе, приковывая, чтобы уже никогда не отпустить, не позволить себе потерять.

Слушая, как я в сладкой истоме выдыхала: «Даниил», — ловил свое имя губами, наслаждаясь звуками, как изысканной музыкой. А когда я закричала, вместе с ним срываясь в пропасть наслаждения, дождался, когда обмякну под ним, перевалился на спину, давая возможность распластаться поверх себя и тихо прошептал: «Люблю», ставя точку в моем одиночестве, настолько весомо и бескомпромиссно оно прозвучало.

— Плохой из меня хозяин, — чуть слышно прошептал он, когда я, пригревшись, едва ли не задремала. Несмотря на то, что бесчинствовали мы на полу, устроившись на шкуре, воздух вокруг нас его стараниями был теплым, создавая ощущение уютного полуденного сна.

— Почему? — шевельнувшись, чтобы устроиться на нем удобнее, хрипло уточнила я.

— Ты до сих пор голодна, — дунув мне на лицо, нежно произнес он. — О радушии говорить не приходится.

— У тебя есть смягчающие обстоятельства, — фыркнула я, смешно ткнувшись носом ему в шею.

— Только смягчающие? — засмеялся он, когда я, мстя за беспокойство, провела языком по шее.

— Требуешь полностью оправдать? — упершись локтями в грудь, приподнялась я. Встретилась взглядом… тут же забыв, о чем мы с ним говорили. — Если это — ложь, никогда не признавайся в ней! — сглотнув пронзивший меня страх, выдавила я из себя.

Глаз он не отвел, продолжая смотреть на меня. Со страстью, с пронзительным желанием обладать, с болью, с убежденностью…

— В моей любви к тебе нет лжи, — четко и… однозначно ответил он. Когда я чуть «оттаяла», поверив словам, провокационно улыбнулся уголками губ: — Но охотиться на тебя было очень увлекательно. И небезопасно.

— Ах, охотиться?! — возмущенно воскликнула я, делая безуспешную попытку скатиться вниз.