— В каком смысле?

— Благодаря оперативным действиям Детективного агентства Дрейка нам удалось выяснить, кто этот шантажист. Его зовут Мори Кассел, ездит на «кадиллаке», живет в многоквартирном доме «Таллмейер» в квартире 906. Когда Кассел приходил в гостиницу, он представился своим настоящим именем, припарковал «кадиллак» перед входом, вручил хорошие чаевые швейцару, чтобы машину никуда не перегнали и она оставалась там, где могут парковаться только прибывающие в гостиницу с багажом.

— А что здесь не так? — не поняла Диана. — Многие, ненадолго забегающие в гостиницу, дают швейцару чаевые, чтобы он присматривал за их машинами. Так швейцары зарабатывают себе на жизнь…

Мейсон покачал головой:

— Не в этом дело, Диана. Это несколько иной человек, чем я предполагал.

— С чего вы взяли?

— Признаю, что руководствовался своей интуицией. Я решил, что это сутенер.

— Но почему?

— По его внешнему виду, манерам — по всему.

— Мистер Мейсон, вы хотите сказать, что вам достаточно увидеть человека, немного с ним поговорить — и вы поймете, что он сутенер?

— Нет, — ответил Мейсон. — Так далеко я не стал бы заходить, Диана. И не забывайте, что, называя человека сутенером, я не имею в виду, что он фактически поставляет клиентов в публичный дом или занимается сводничеством. Я просто имею в виду человека определенного типа, который готов зарабатывать себе на жизнь, представляя женщину в разработанной схеме шантажа.

— Но чем подобный человек отличается от других? Он как-то особенно одевается? Я не понимаю.

— Нет никакого конкретного признака, — попытался объяснить Мейсон. — Это некий комплекс. Возьмите любого, кто живет на средства, прямо или косвенно получаемые через женщин. Он сам понимает, что с ним что-то не так, и пытается это скрыть, всячески приукрашивая фасад, чтобы спрятать прогнившую середину. Поэтому он стремится к безукоризненной внешности. У него всегда блестят ботинки, брюки идеально отутюжены, он носит дорогие рубашки и галстуки, делает маникюр, аккуратно подстрижен, волосы зачесаны назад, чтобы любоваться своим изображением в зеркале. Далее — голос. Здесь своя специфика. Он не привык придавать вес словам. В ситуации, с которой, как он считает, справится, он говорит резким властным тоном. Однако у его голоса нет ни тембра, ни тональности. Создается впечатление, что если он придет в гнев, то его голос поднимется до фальцета.

— И вы заметили все это у Кассела? — уточнила Диана Дуглас.

— Да.

— Чего он хотел?

— Денег.

— Он сказал сколько?

— Всю сумму — пять тысяч.

— А что вы ему ответили?

— Попытался протянуть время.

— Вам это удалось?

— Он ожидал другого приема.

— Он решил, что вы…

— Я уже говорил вам, что он меня узнал. Мои фотографии часто появляются в газетах. Он понял, что имеет дело с Перри Мейсоном, адвокатом, и ему это совсем не понравилось.

— Вам так и не удалось разузнать, что же у него есть на моего брата Эдгара?

Мейсон покачал головой, но заметил:

— Это, очевидно, не обычный шантаж.

— Вы думаете… То есть хуже, чем то, что вы называете обычным шантажом?

— Не исключено. Кассел вел себя так, словно у него все козыри.

— Чего нам теперь ждать от него?

Мейсон пожал плечами:

— Следующего шага.

— Мистер Мейсон, предположим, это что-то… на самом деле серьезное?

— Естественно, с человека не станут требовать пять тысяч долларов за то, что он припарковал машину у пожарного крана.