У Музы снова кулинарные сомнения.

— Алик, я хотела спросить… — начинает она, но при виде лягушки мгновенно забывает о стряпне. Словно по воздуху, плывет Муза к столу, крепко вытирает руки фартуком и поднимает пепельницу. — Так и думала — Фаберже! Ким, ты принес? Где откопал?

— Ким добрался до наследства петербургской балерины, любовницы великого князя, — говорит Альберт первое, что навернулось на язык.

— Точно. Как войдешь, сразу наискосок. Две старушки-сестрички, балеринины племянницы.

Муза увлечена и не замечает, что они балагурят.

— Продается? — спрашивает она, держа лягушку в ладонях.

— Продается.

— Сколько?

— Видишь ли, деточка, — вмешивается Боборыкин, — мы как раз решаем. Ким пришел советоваться.

— Папа, давай возьмем!

— Что ты, Музочка, что ты! Это совершенно не входит в мои планы.

— Тогда ты бери, Алик. Бери, не прогадаешь.

— Но ты же знаешь, во что нам влетел Рязанцев. Ни Анатолий Кузьмич, ни я просто не имеем возможности… На кухне ничего не пригорит? — Альберт тревожно поводит носом.

— Ой, Алик, помешай сам!

Альберт кидается на кухню — нельзя допустить, чтобы погиб обед!

Ким рад заварухе.

— Купите вы, Муза Анатольевна. Вам я уступлю подешевле.

— Пап, ты дашь взаймы?

— Ни рубля. Что за блажь?

— А и ладно, без вас найду! — поднимает Муза флаг мятежа. — Сколько, Ким?

— Оцените сами.

— Альберт! — призывает Боборыкин. — Ким подбивает Музу купить!

— Эй ты, кончай свои фокусы! — невнятно кричит из кухни Альберт с набитым ртом.

Ким смеется.

Боборыкин пытается умиротворить Музу:

— Давай договоримся — ко дню рождения ты получишь Фаберже.

— Но я хочу именно этого!

— Теперь не время! — отрезает Боборыкин и покидает поле боя. — Я умываю руки, — сообщает он Альберту, столкнувшись с ним в дверях.

— Ладно уж, распетушились! Не буду. Иди, Алик, я просто полюбуюсь. Ну? Полюбоваться я имею право?

Альберт неохотно скрывается.

Муза усаживается поговорить по душам.

— Слушай, Ким, как интересно — только сейчас начинают выплывать самые талантливые работы Фаберже. Будто где-то прятались и выжидали, пока их смогут оценить по достоинству.

Настроение Кима резко меняется, он вдруг мрачнеет.

— Не согласен?

— Вполне согласен.

— Из мастерских Фаберже выходило ведь немало и манерного. Не сплошь была красота, бывала и красивость. Особенно с золотом, с драгоценными камнями. А тут так просто и благородно — чистое серебряное литье. А эта лягушка, слегка утрированная, с ноткой иронии… Замечаешь?

— Это животное с настроением.

— Именно! И опять же — с чего я начала — появись она раньше, так в общем всплеске моды не обратили бы внимания, Фаберже и Фаберже. А сейчас, когда каждая находка на виду, начинаешь думать и сравнивать. Я считаю — то, чем все восторгаются, это средний уровень. А есть вершина творчества, золотой период.

Лицо Музы смягчилось, помолодело, она в своей стихии.

— И что еще вы относите к вершинам творчества?

— Из вещей, которые держала в руках, пресс-папье со спящим львом, например.

— А подсвечник-змея? — напряженно спрашивает Ким.

— Да, пожалуй.