— Ладно! Зовите.

Знаменский выглядывает в коридор, машет Томину. Тот входит, пытается сориентироваться. Саковин показывает жестом, чтобы сел и слушал. И обращается к Знаменскому:

— Вам известны подробности? Заключение медицинской комиссии?

— Подробностями драки не интересовался. А заключение… — читает по записной книжке: — «Признан невменяемым в отношении совершенного деяния».

— Малахов?! — вскакивает Томин.

— Да-да, Малахов, — обыденно подтверждает Саковин. Он успел уже свыкнуться с нежданной новостью.

— Надо было давно догадаться! Кто в трезвом уме станет давать Паше взятку!

— Садись. Побольше выдержки. Что еще вы можете сообщить, Пал Палыч?

— Естественно, я поговорил с врачом. Невменяемость Малахова, — дальше он читает, — «…была связана с началом психического заболевания, в основе которого лежали склеротические процессы и почечная интоксикация. Проведенное лечение дало более или менее устойчивое просветление сознания, возврат к трудоспособности».

— И с чем же мы сегодня имеем дело? — спрашивает Саковин.

— Отвечу, опять же цитатой: «Возможные дефекты психики: в состоянии резкого эмоционального подъема или спада может быть склонен плоды собственного фантазирования считать реально происшедшими событиями».

— То есть склонен бессознательно завираться?

— Оригинальные у него фантазирования! — снова не выдерживает Томин. — Сумасшедший-сумасшедний, а воровать ума хватало! И две с полтиной раздобыл и перевел куда надо.

— Даже не знаю, что делать, — озадаченно произносит Саковин. — Какой из него, к шуту, свидетель?.. Но, с другой стороны, кто сказал, что он и теперь «того?..

— Женя, надо поговорить! Нам бы какие-то зацепочки, дальше сами размотаем. Шишкин у меня уже на крючке.

— Я считаю, Евгений Николаевич, — поддерживает Знаменский, — надо попытаться добыть из Малахова истину. Пусть хоть искаженную. Если его начинает «заносить», это сразу заметно, мы сумеем отсеять фантазии.

— Ну… давайте попробуем, — соглашается Саковин.

— Разрешите предварительно один звонок. Это существенно.

Пал Палыч торопливо набирает номер.

— Знаменский беспокоит. Как у вас с шоферами?.. Да?.. Спасибо большое! — и кладет трубку очень довольный. — Помидоры вывезены на базар. Сданы Шишкину. И тогдашняя черешня тоже, — добавляет он для Томина. — И всем шоферам товар отпускал Васькин. Малахов сказал правду — при нем вагоны уже стояли пустые. А ведь все было подведено так, чтобы отвечал он!

— Один раз признали невменяемым… — подает голос Томин.

— Вот-вот! Для того и держали! Привезут груз при Васькине, он сразу кинет налево, сколько успеет, потом заступает на смену Малахов и… оформляет недостачу. Ценнейший человек.

— Женя, я зову? — не терпится Томину.

— Зови.

Малахов входит все такой же стеснительный, немного робеющий. Саковин мягко приглашает его взглянуть:

— Иван Степаныч, вот есть у нас одна фотография, — он кладет на стол снимок.

— Это вы, — изумленно смотрит Малахов на Томина.

— Вы и я.

— Загадка. Не встречались же, — округляет он наивные глаза.

— Но перед вами фотография, документ, — говорит Саковин. — Как вы можете это объяснить?

— Не знаю.