— Ты всегда знаешь, где я? — спрашивает Хомутову, идя к машинам.

— Каждую минуту суток.

— Страшная женщина.

Дальнейший разговор происходит в дороге.

— Задержка с пеньковой фабрикой, Олег Иваныч.

— Люба! Я покупаю химическое оборудование, нашел валюту.

— Железная баба там в директорах, не подступишься!

Коваль немало изумлен, что Хомутова перед кем-то пасует.

— Я подумала назначить удобного директора, но это сколько лишних людей подключать. Неграмотно. Может, сменим адрес? Не одна такая фабрика.

— И другие понадобятся. Если из-за трудностей отменять мои решения… лучше разъедемся в разные стороны.

— Понимаешь, Олег Иванович, из рабочих до директора дошла, — виновато объясняет Хомутова. — Все своим горбом. И никаких грехов.

— Семья?

— Муж умер, три дочери, тоже в мамашу, порядочные. Четверо внучат.

— Дети… — чуть задумывается Коваль.

— Олег Иваныч, ты мое отношение к этому знаешь! — позволяет себе некоторую резкость Хомутова.

— Да, способ для подонков…

— Зачем мы держим психолога, врача, адвоката? Найдите больное место. Она всю жизнь делала веревки. Только.

— Нет, Гамлет ошибался, — говорит Коваль.

— Гамлет? Быть или не быть?

— Нет, что на человеке нельзя играть, как на флейте. Можно. Как на гармошке. Главное — растянуть мехи, раздуть. И потом на кнопочки нажимая… — изображает, как надо сыграть нужную мелодию.

Тушина, директор фабрики пеньковых изделий, у себя в кабинете. Она дородная, полнотелая женщина с хорошим открытым лицом и начальственной, а порой и грубоватой повадкой.

Входит Хомутова.

— Прием сотрудников по личным вопросам… — густым голосом говорит Тушина, сразу угадав в посетительнице постороннюю.

— Я по вашему личному вопросу, — с неприятной задушевностью произносит Хомутова, садится без приглашения и, поймав взгляд директорши, гипнотически не отпускает его. — Наши семьи, Анна Кондратьевна, связала общая беда. Кира, дочка ваша, в августе отдыхала в Крыму. Познакомилась там с моим племянником. И так это нам обернулось! — Хомутова неторопливо достает платочек, промокает щеки под сухими глазами.

Тушина пока ничего не отвечает, пока лишь изумлена нелепым каким-то визитом.

— Парень только из армии, а девочка красивая, сексуальная, силком тащит в койку, — продолжает Хомутова. — Вот снялись на память, — со вздохом показывает фотографию, где на фоне южного пейзажа смонтирована молодая пара.

Тушина гневно выхватывает фотографию, рвет в клочки и сыплет перед носом Хомутовой на стол. Чтоб Кира кого-то «тащила в койку»?!

— Вранье, вранье и вранье! Пошла вон!

— Зачем так, Анна Кондратьевна. Фотографий-то вон, — Хомутова вынимает и разворачивает веером пачку фотографий. — Вы поймите, у парня из-за Киры большие неприятности!

Тушину осеняет:

— Ты шантажистка, что ли?

— Конечно, шантажистка, — садится поудобней, кладет ногу на ногу.

Первый тур обработки так и задуман: убедить Тушину, что у нее собираются вымогать деньги. Чем больше вывести из равновесия, раскочегарить, тем сильнее будет шок от дальнейшего.

— Катя! — жмет директорша кнопку на селекторе. — Вызови ко мне… Катя! — крупными шагами выходит в приемную выяснить, что там с Катей, которая не откликается.