Он уехал, чтобы захватить с собой Тру и вернуться. Таким образом он и составил себе алиби, которое в то время казалось совершенно непоколебимым. На его счастье, он нашел ключи к входной двери. Один из них он бросил возле тела Прессмана, а другой забрал с собой. А затем, пока Тру барабанил в заднюю дверь, Сондерс тихо отпер свою дверь и вошел в дом. А после этого все, что ему нужно было сделать, это говорить то же самое, что и Тру: что он тоже слышал, как какой-то неизвестный человек ходил по дому… И конечно, это именно Сондерс сказал, что видел, как какой-то человек опустил портьеры в доме, потому что Тру этого, разумеется, видеть не мог.

— Ну а все-таки, какого черта он возвращался в дом в три часа утра? — спросила Милдред.

— Все очень просто, — объяснил Грэмпс. — Когда он ходил по дому, из его кармана выпала сложенная газета с передовицей Тру. И понял он, что потерял ее, только тогда, когда о ней спросил Тру. Но до трех часов утра они с Тру не расставались, поэтому он был совершенно уверен в том, что его алиби ни у кого не вызовет сомнений. Но он очень хорошо знал, что когда найдут тело Прессмана, то найдут и эту газету с передовицей, а в этом случае это будет выглядеть, как если бы он тут же оставил чистосердечное признание в убийстве. Ему просто необходимо было вернуться и забрать газету, но ему хотелось бы вернуться не раньше, чем пройдет достаточно времени после смерти Прессмана, так чтобы ничто не могло поколебать его алиби… Он знал, что патологоанатом сможет указать только период времени, когда могла произойди смерть.

И была для этого еще одна причина. Он спустил шторы, когда был вместе с Тру в доме, но затем ему нужно было вернуться и обязательно поднять их.

— Я что-то не поняла, — удивилась Милдред. — Ему было нужно, чтобы тело Прессмана обнаружили достаточно быстро, потому что, чем быстрее обнаружат тело, тем более точно можно будет указать время смерти, — объяснил Грэмпс. — Это должно было укрепить его алиби. Даже если бы он не потерял там газету, ему все равно пришлось бы вернуться поднять шторы и зажечь лампу. А вот если бы тело обнаружили не сразу, а спустя, скажем, два-три дня, то от его алиби не осталось бы камня на камне.

Возможно, он только появился в доме, когда вдруг неожиданно приехала Ева Реймонд. Он уже успел зажечь лампу, поднял шторы и нашел потерянную газету со статьей Тру, когда вдруг услышал крик и топот бегущего человека… Скажем так: Еве Реймонд крупно повезло, что она сразу же убежала… Сондерс сделал свой выбор, когда решил скрыть все следы своего пребывания в доме и выдать все за самоубийство. После этого для него уже не было пути назад. Крик Евы поставил его перед выбором: или его жизнь, или ее. Может быть, он и не убил бы ее, но ведь по какой-то причине он все-таки приехал сюда сегодня, когда узнал, что у меня в машине сидела Ева и я привез ее сюда.

— Но как он узнал, что это именно Ева Реймонд приезжала тогда к Прессману? — спросила Милдред.

— А пудреница? — воскликнул Грэмпс. — Пудреница с выгравированными на ней инициалами “Е.Р.”? А потом он обнаружил, что я не спускаю глаз с девушки по имени Ева Реймонд. Я-то уж позаботился, чтобы он узнал об этом, — усмехнулся Грэмпс. — Мне было известно, что Сондерс вместе с Тру будут сегодня на этом предвыборном митинге. Я спросил их, не могло ли быть так, что человеком, шаги которого они слышали в доме Прессмана, была женщина, но спросил так, чтобы они были уверены в том, что я подозреваю, что именно женщина совершила это убийство.