– Алло, – сказала барышня из экспертизы, – ваш труп достался Митрофанову.

– А позвать его можно? И как его, кстати, по имени отчеству?

– Если не на вскрытии – позову. А по имени отчеству Иван Палыч.

– Там, – сказал, прикрывая трубку рукой, Зудинцев, – спецы очень толковые и дотошные… На лапшу тело пошинкуют, но до сути доберутся.

– На лапшу пошинкуют – это здорово, – согласился я, и Зудинцев понимающе ухмыльнулся. Родион тоже жизнерадостно оскалился. Через минуту в трубке раздался мужской голос:

– Але, слушаю.

– Иван Палыч?

– Да, слушаю… С кем имею честь?

– Здравствуйте, старший лейтенант Сидоров с Красноармейского РУВД… Мне сказали, что это вы нашу девочку с множественными ножевыми вскрывали?

– Я вскрывал… Что вы звоните без передыху? Пятнадцать минут назад ваш Кузьмин звонил! Что у вас за пожар?

– Именно что пожар, Иван Палыч. Проверяющий из главка приехал, всех прессует – мочи нет. Расскажите в двух словах о характере ранений.

– Я уже все «в двух словах» Кузьмину рассказал, – недовольно ответил патологоанатом.

– Да Кузьмича срочно в прокуратуру выдернули, – ответил, подмигивая нам, Зудинцев. – Выручайте, Иван Палыч… в двух словах. Меня же проверяющий сожрет вместе с говном.

– Ну ладно, – сказал эксперт. Видимо, у них тоже были какие то свои медицинские проверяющие, и он понял Зудинцева… то есть Сидорова. – Ну ладно, в двух словах так: тридцать четыре колотых и резаных раны…

Довольно тупым, толстым и длинным ножом.

Всю девку искромсал, сволочь! Но это, как говорится, дело обычное… Самое интересное, что он просто выпотрошил ее и вырвал сердце… Ну да вы в курсе, должно быть?

– Нет, к сожалению. Я только сегодня из отпуска вышел.

– Бардак у вас, – проворчал эксперт.

– Бардак, – согласился Зудинцев.

– Вот и я говорю: бардак… никто ни хера не знает.

– Это точно, – согласился Зудинцев. – Значит, говорите, сердце вырвал?

– Мало того, что вырвал – забил его в рот.

«Вот так, – подумал я, – вот так». Зудинцев еще что то уточнял, но я уже не слушал. Не хотел слушать и не мог слушать.

Потом, позже, я сообразил, что даже сообщение о вчерашнем чудовищном теракте в Нью Йорке, в результате которого погибли тысячи людей, не подействовало на меня так, как несколько раздраженных фраз незнакомого мне эксперта Митрофанова.

Я встал и вышел из кабинета.

***

Я встал и вышел. В коридоре столкнулся с Завгородней. Светлана с достоинством несла свой выдающийся бюст, и у меня мелькнула мысль: а может, попросить ее… как бы сказать, поближе поконтачить с оперком Гошей? Тогда Завгородняя, как Матросов, грудью, и все хоккей – мы владеем материалами дела… Но я эту мысль сразу же отогнал.

Сам же всегда наставлял Светку, что журналистика и проституция – не одно и то же.

Завгородняя унесла свой бюст, растаяла в покрытой сигаретным туманом дали коридора. Я пошаркал к себе. В приемной бросил Оксане:

– Ко мне никого не пускать. За исключением наступления крутого форс мажора.

Оксана у меня умничка, ничего ей объяснять не надо, все сама с полуслова понимает. Она кивнула и сказала: «Хорошо».

В кабинете я сел на подоконник и стал смотреть на пожелтевшие березы во дворе Суворовского училища.