Эмма кивнула. Ее кудри качнулись, кольца на левой ладони блеснули.

«Старый добрый Ким. Мило».

— Он снова в гостях, — мастера-волшебники и адепты жили долго, но не так долго, как главные, конечно. Рудьярд относился к смерти с презрением и яростью, он был верен королеве и империи.

Они оба были детьми трущоб, и если Рудьярд презирал Эмму за ее большой талант у женщины, она легко могла презирать его за наглость, ведь знала ее источник.

Вот только эта наглость была схожа с ней и Левеллином Гвинфудом. И Рудьярд был связан с Ллевом в своем смысле.

Он узнал о загадочном исчезновении лорда Селвита? Вполне возможно. И он мог подозревать, что Эмма была с этим связана.

Ким Рудьярд отлично знал, что другая прима после Ллева не выжила бы. Или это была ее наглость? Неженственная черта.

— Он в «Ростренде», — выражение лица королевы показывало, что она была озадачена, и Эмма с трудом скрыла улыбку. — Нам сказали, у него есть… обезьяна.

«Уверена в этом», — улыбка смешалась с гримасой боли. Эмма убрала это выражение, достигла архитектуры лица.

— Чудно.

— Он обнаружил отсутствие физикера. Он сообщит подробности.

«Это любопытно. Рудьярд прибыл к этим берегам и обнаружил такое?».

— Да, Ваше величество, — Эмма выжидала.

«Это все? Пропал гений-физикер? Даже не ментат?», — но она не давила.

Она не заходила дальше «с вашего позволения» или «позвольте». Если она не могла догадаться, она ждала, пока ей скажут, держала мысли при себе. Этот принцип помогал вести дела с королевой.

И он помогал с врагами или потенциальными врагами. К этому определению относились многие.

Принц-супруг тяжело дышал носом, это показывало его тревогу и презрение к той, что смела сидеть, хоть и с позволения, при Британии.

Виктрис кивнула. Она пригладила ткань на округлившемся животе, пальцы цеплялись за свободный корсет, рекомендованный для поддержания фигуры.

— Это все. Если найдешь мистера Морриса, приведи его к нам. Но осторожно. Мы требуем его целым.

— Я буду как кошка с котенком, — Эмма не двигалась. Как это ощущалось — разбухнуть и родить кричащую кроху, новую жизнь? Она бы узнала, если бы захотела… но не сейчас. Хотя это называли величайшим счастьем женщины, она могла повременить. — С вашего позволения, Ваше величество?

— Конечно, — Виктрис тяжко вздохнула. Даже маленькая корона весила ужасно, а как ощущалось быть сосудом древней и сильной Британии? Было ли это схожим с открытием волшебника дисциплине, становлением просто горлом для песни? Волшебники хоть знали, что у песни есть конец, их учили терпеть потрясение от роли пустой чашки.

Эмма Бэннон встала, склонилась. Она не отметила принца-супруга. Она покинула комнату решительно, шурша юбками, не думая, обиделся ли он. Это ему на пользу.

«Виктрис хочет, чтобы я нашла человека. Я должна найти доктора Клэра, и они оба будут счастливы».

Ей было не по себе. И не из-за Альберика и его уколов.

Конроя не было утром, и от герцогини они избавились довольно просто.

«Чую крысу», — позже она отругает себя за такое волнение из-за того, что могло быть совпадением… но сейчас Эмма Бэннон была отвлечена, да и откуда она могла знать? Даже прима не могла с точностью знать будущее.

Пока у нее был приказ, жребий был брошен, и она летела к добыче, как хороший сокол.

Глава седьмая

Поклонник

Клэр зажег трубку. Ароматный табак поднялся, и чары у потолка с потрескиванием ожили.