Звук стал пронзающим, казалось, плоть отделалась от плоти, как у мясника. Клэр поежился, потянулся к ручке. Он покачивался, как пьяный, его ноги оставляли темные следы. Запах благовоний стал густым, он слышал, как Микал поет без тона с шипением.

«Что он делает?».

Другой крик, и этот поднял дыбом все волосы на дрожащем теле Клэра. Яркий желтый свет мерцал, как пульс бегуна, и Клэр оказался на коленях, качал головой, словно не верил в происходящее.

Тишина была плотной, как бархат.

Петли тихо скрипнули, бледная дверь открылась. За ней было темно, как в полночь в Индасе. Казалось, тьма была живой стеной.

Из полумрака, шатаясь, вышел Щит. Мгновение он выглядел… прозрачным. Его глаза горели, желтый огонь был ярче тумана Лондиния, запах дыма был таким сильным, что чуть не сбил Клэра.

— Nå helaeth oavied, nagáni, — он пошатнулся, но спохватился и закрыл за собой дверь так, что она чуть не разбилась. Он отклонился, плечи столкнулись с ней с легким стуком, но он опустился на ковер и стал плотным.

Клэр моргнул. Это были проделки не восстановившегося зрения. Глаза Микала были прикрытыми, их желтое сияние на миг потускнело.

— Ах, — он сухо откашлялся, это не был влажный звук чумы. — Клэр, — он словно напомнил себе, кем был ментат.

Клэр задержал дыхание.

— Эмма, — прошептал он. Тишина убивала. Дом задержал дыхание тоже. — Она… будет жить, — он скривился, когда Клэр склонился вперед, хотя их разделяло достаточно расстояния. — Не трогайте меня!

Клэр отпрянул. Внизу была суета. Они скоро поднимутся — начнет, скорее всего, Валентинелли — чтобы посмотреть, что происходит.

— Микал, — он облизнул сухие губы, уперся пятками. Он скривился, вспомнив, что испачкал полы и ковры. — Что… что вы…

Он оскалил крепкие белые зубы, клыки были длинными и острыми, и Клэр отпрянул от его ненависти. На миг зрачки Щита показались другими, но когда Клэр посмотрел снова, они были обычными.

«Игра света. И все», — ведьмин огонь стал ярче в клетках, уже не шипел, а сиял ровно.

— Ментат, — Микал закрыл желтые глаза. Его мозолистые ладони лежали по бокам. — Запомни, что я скажу.

— Слушаю, — пробормотал Клэр.

— У моего вида есть пословица, — он кашлянул, но уже выглядел лучше, цвет восстанавливался. — Камень — это камень, а сердце — это сердце, — долгая пауза. — Понимаешь?

«Что…».

— Нет, — признался он. — Не понимаю.

— Хорошо, — Микал сильнее прижался к двери. — Скажи им, что она жива и будет жить, но пусть не поднимаются. Или я убью.

Он кашлянул.

— Кхм, да. Они будут рады, но…

— Иди, — тело Микала дернулось, словно кожа была оберткой… чего-то…

Клэр не помнил, как встал на ноги. Он поспешил по лестнице. Они поймали его, и он смог передать его слова. А потом он ничего не помнил, пока не проснулся два утра спустя в своей кровати.

* * *

— Вы сказали Ее величеству? — она прислонялась к подушкам, худая и слабая, волосы были убраны назад, но блестели и были спутанными. Ее глаза поразительно сияли, но Клэр решил, что это тоники, которые мадам Нойон поила ее каждые два часа.

— Что с пропавшими канистрами разобрались? Да.

«Но я не знаю, когда вы успели. Вы — чудо, мисс Бэннон».

— А еще я сказал, что перестану гонять химер, — продолжил Клэр, сев в кресло.