— Что тут странного? — удивился Ромка.

— Да вот ты ко мне пришел о ней спрашивать, а до тебя, дня два назад, другой человек приходил и тоже Марьей Антиповной интересовался. Много лет о ней никто не вспоминал, и вдруг сразу двое, в один, считай, присест.

— Какой еще человек? — вскинулся кладоискатель.

Старичок сдвинул косматые брови.

— Погоди, дай минутку, сейчас я вспомню. Кажется, назвался он Дмитрием Геннадиевичем. Седой весь, почти как я, но еще не старый, роста среднего, одет прилично. Лицо его мне отчего-то знакомым показалось, хотя, может, я и ошибаюсь.

— И что ему надо было? Он что, тоже у вас карту озера просил? — заволновался Ромка.

— Нет, карту он у меня не просил. Этот Дмитрий Геннадиевич хотел знать, как жила Марья Антиповна, не нуждалась ли в чем в последние годы, и еще он расспрашивал меня о домработнице ее: что за человек она была да как к ней люди относились.

— О какой домработнице? О той, что в доме оставалась в ту ночь, когда здесь немецкий десант высадился?

— Ну да, о ней. Мать моя с ней зналась когда-то, Агриппиной ее звали, Грунечкой. Но она давным-давно отсюда уехала, говорили, что к родне на Украину подалась. А теперь ее, наверное, тоже в живых нет, сколько уж времени утекло. Не понял я только, зачем этому Дмитрию Геннадиевичу старое-то ворошить понадобилось.

«Чтобы клад отыскать», — сразу пришло на ум Ромке, но вслух он этого не сказал, а лишь спросил:

— А где он живет, этот седой?

— У Прасковьи Ивановны остановился. Да он обещал еще зайти, тогда уж я и выпытаю у него, что ему надо и откуда он такой взялся.

Посидев у старика для приличия еще немного, Ромка попросил объяснить ему, как найти хутор, на котором живет лесник, и убежал домой.

За время Ромкиного отсутствия Лешка, Катька и Артем отпечатали большую стопку фотографий и теперь с огромным интересом их разглядывали. Больше всего там было изображений Катьки, потому как она обожала фотографироваться. Катька была во всех видах. На одной фотографии она нюхала веточку цветущего шиповника, на другой прижимала к себе огромный белый гриб, на третьей улыбалась с высокого пенька, на четвертой обнималась с березкой…

Ромка выхватил у Катьки снимки, полюбовался на себя, а разглядывать Катьку ему скоро надоело, и он бросил стопку на стол. Фотографии рассыпались веером, как игральные карты, и вдруг в одной из них что-то привлекло его внимание. Он схватил снимок и снова поднес его к глазам. На этой фотографии у Катьки было ужасно испуганное лицо, Лешка это тоже заметила.

— А это когда на меня черный зверь кинулся и меня напугал до жути, — объяснила девочка и выхватила у Ромки снимок. — Здесь я некрасивая, это фото надо порвать.

Но тот отобрал у нее фотографию.

— Сто лет ты мне нужна, я вовсе не на тебя смотрю, — сказал он и ткнул пальцем в самый низ снимка. — А вот и хорек. Видите черное пятнышко? Это он от нас убегает. А это… Погодите, это еще не все… Хорек-то, выходит, не просто так проснулся.

Ромка еще раз всмотрелся в самый край фотографии, жутко засуетился, отпечатал на принтере еще одну, такую же, только вдвое увеличенную, и предъявил друзьям.

— Что это? — воскликнула Катька, и лицо ее стало еще испуганней, чем на снимке. Потому что сбоку, никем ранее не замеченная, ясно отпечаталась человеческая рука, обхватившая березовый ствол.