Его фигура закрыла собой весь Соляной переулок. Других людей, реальных или призрачных, на фото не оказалось.
— А где же эти ваши тени? — осведомился Владимир.
— Они были здесь! — вскричал Трутнев. — Я же видел их!
Он опять вздрогнул, словно его спугнул какой-то звук, слышимый только им одним, и принялся озираться.
— Кто еще с вами? — спросил фотограф. — Кто это сказал?
— Вам что-то чудится? Я здесь один. И ничего не слышал.
Корсаков усмехнулся и отступил обратно, на край темноты.
— Нет, постойте, вернитесь! — умоляюще попросил Трутнев. — Не оставляйте меня с ними!
— С кем? — шепнул Корсаков. — С вашими жертвами?
— Да, черт возьми, да! — крикнул фотограф. — Я слышу их! Рядом с вами! В темноте!
— А что им от вас нужно?
— Они пришли за мной! Хотят меня забрать!
— Что ж, печально. Я их не слышу. И ничем не могу вам помочь.
— Но их должны были видеть вы! Вы! Не я! — кричал Трутнев, крутясь на месте в центре маленького островка света в море полной темноты.
— Боюсь, что в отличие от вас, я в ладу со своими демонами, — зло рассмеялся Корсаков и растворился в темноте. В последний момент фотографу почудилось, что рядом с Владимиром на секунду показался кто-то, похожий на него, словно брат-близнец.
Для Трутнева его голос потонул в бесконечном оглушающем шепоте. Он слышал тысячи голосов — не только тех, кого он снимал, но и их мертвых близких. Они не просто шептали. Мертвецы сгрудились вокруг него, набившись в крохотную комнатенку. Кто-то кашлял, кто-то хрипел, кто-то шелестел одеждой, кто-то шаркал ногами, кто-то гаденько хихикал, кто-то скреб ногтями по деревянным полам.
Трутнев схватил лампу и принялся размахивать ей, пытаясь разогнать тьму и разглядеть призрачных визитеров. Поначалу свет выхватывал лишь бедную обстановку комнаты — лавку вдоль стены, драпировки, колбы с химикатами. Но шепот не умолкал, лишь приближался, вместе с сжимающимся кольцом тьмы. А потом в свете лампы на миг возник Зайцев. Его мертвый друг с немым укором взирал на Трутнева.
— Нет! Уйди! Тебя здесь нет! Ты мертв! — заверещал фотограф и запустил в визитера лампой. Она пролетела сквозь Зайцева и с громким звоном врезалась в лежащие у стены химикаты. Керосин внутри лампы смешался с веществами из колб и мгновенно вспыхнул, подожженный не потухшим фитильком. Пламя мгновенно охватило старые бревна, окружив Трутнева. Огонь высветил собравшихся вокруг него мертвецов, жадными глазами взирающих на фотографа. Он кричал — и продолжал кричать, когда языки пламени достигли его ног.
XIV
Постольский подбежал к Корсакову, который задумчиво взирал на полыхающий дом. Крики фотографа уже почти стихли.
— Где Трутнев? — спросил Павел. — Он что, сейчас внутри?
— Ага, — только и ответил Владимир.
Поручик бросился к избе, но жар, пышущий ему в лицо, не дал подойти ближе нескольких метров. Постольский отшатнулся и гневно крикнул Корсакову:
— Ты же обещал, что не тронешь его!
— И я не тронул его даже пальцем, — пожал плечами Владимир. — Более того, даже предложил ему сдаться. Если бы он согласился — то я бы постарался ему помочь. Но Трутнев сам выбрал свою участь.
— Это каким же образом?
— Ну, скажем так — я предполагал, что попытка напечатать мою фотографию приведет совсем не к тем последствиям, на которые рассчитывал Трутнев. Я оказался прав. Он — нет.
— Господи, ты сейчас напоминаешь полковника! — помянул всуе своего безымянного начальника Павел. |