— Посчитайте, сколько их? — спросил Аршинов.

— Дюжина, — Николай Иванович, — ответил Головнин.

— Отлично! А теперь все внутрь!

Мы вошли гуськом, отогнул полог палатки. И что же предстало перед нами?

В мерцающем свете масляных лампад посреди палатки, там, где самый высокий потолок, стояли грубо сколоченные козлы, а на них сооружение, покрытое знакомыми покрывалами. Золотая парча поблескивала, отражая огоньки.

А перед ковчегом сидел монах Автоном. Без рясы, в странной одежде, похожей на латы, и с двумя пистолетами в руках, направленных на нас.

Последним зашел Нестеров с фотографической камерой. Щуря подслеповатые глаза, он громко спросил:

— Николай Иванович, без магниевой вспышки ничего не видно будет. Как же я тут магний зажгу… — и осекся, увидев Автонома.

— Голубчик, как прикажете это понимать? — спросил Аршинов. Автоном не отвечал.

Хотя мне было страшно от наведенных на меня пистолетов, я с жадным любопытством рассматривала монаха. На нем были даже не латы, а некое подобие нагрудника первосвященника, который свисал до середины живота. Руки до плеч были обнажены, и что меня поразило — они от кистей до локтей были белыми, а выше, до плеч — темнокоричневыми, причем с пятнами. Или мне так показалось в темноте?

Не переставая наводить на нас пистолеты, Автоном произнес что-то на амхарском языке. Малькамо встрепенулся:

— Ты абиссинец? — спросил он.

— Да, — кивнул монах. Или он был лже-монахом?

Малькамо принялся упрашивать Автонома. Тот не соглашался и сделал взмах рукой по направлению к Головнину, чтобы тот отбросил в сторону ружье. Головнин нехотя повиновался.

Малькамо продолжил уговаривать Автонома. Тот отвечал угрожающе. Надо было что-то предпринять. Я тихонько прошептала Нестерову:

— Арсений, вы сможете сейчас зажечь вашу магниевую лампу?

— Да, — беззвучно произнес он.

— Тогда по моему знаку. Как только я скажу "Автоном, посмотри на меня" — я это скажу на амхарском, зажигайте.

Нестеров чуть заметно кивнул.

Тем временем монах уже поднял пистолет и прицелился в Малькамо.

Я громко произнесла:

— Автоном, посмотри на меня! — тот машинально оторвался от юноши и глянул в мою сторону. В эту секунду у Нестерова вспыхнула магниевая лампа, ослепший монах пошатнулся, выронил один пистолет, закрывая глаза рукой, и выстрелил из другого. Малькамо, увидев это, бросился на меня, толкнул так, что я кубарем покатилась по земляному полу, и ахнул от боли: пуля вонзилась ему в плечо. Нестеров с Головниным накинулись на Автонома, тот рычал, аки раненый зверь, хотя ранен был не он, а Малькамо. Они скрутили его, а я спешно стала отдирать подол своей шаммы, чтобы забинтовать юноше плечо. Ему повезло: на плече была всего лишь царапина, пуля прошла мимо, но крови вылилось предостаточно. Пистолеты Головнин подобрал и сунул под ремень.

— Слушай, Автоном, ты можешь объяснить, в чем дело? — спросил Аршинов. — На нормальном русском языке?

Малькамо, морщась от перевязки, понял последние слова.

— Николя, он не говорит по-русски.

— Как это не говорит? Я же сам слышал.

— У него феноменальная память. Автоном выучил наизусть Ветхий Завет, когда служил послушником в одном русском монастыре.

— Почему только Ветхий? — удивилась я. А Новый? Разве он не христианин?

— В Ветхом Завете рассказывается о Ковчеге Завета — это то, что интересует Автонома больше жизни.