— Они кричат "Чудо! Великое чудо!", — пояснил Аршинов. — Интересно, о чем это они? Вроде ковчег на месте, не пропал.

— Что за странный снег? — удивился Головнин. — Падает мне за шиворот и не тает.

Нестеров поймал блестящие крупинки, рассмотрел, попробовал на зуб и произнес:

— Это не снег, милостивые государи!

— А что?

— Если память мне не изменяет, это семена съедобного лишайника, "леканоры съедобной", именуемой в простонародье "манна небесная".

— Не может быть!

— Да вот она, сами попробуйте! — Нестеров нагнулся и зачерпнул с земли горсть крупинок.

— Откуда она взялась? — спросила я и бросила несколько крупинок в рот. Они имели сладковатый привкус. — Неужели с неба?

— Та самая? Из Библии? — Головнин не мог прийти в себя. — Я сейчас, как Автоном, на церковнославянском заговорю: "Манна же была подобна кориандровому семени, видом, как кристалл".

— Кстати, а где он? — забеспокоился Аршинов.

Монаха мы нашли недалеко от нашей палатки. Он лежал, прислонившись к каменной стелле и тяжело дышал. Вид его был бледен, а лицо и руки изуродованы кровоточащими болячками.

— Не подходите ко мне! — еле слышно произнес он на амхарском. — Мои часы сочтены. Это возмездие за то, что я, смертный, открыл крышку. Яростные лучи испепелили меня!

— Перенесем его в палатку, — приказал Аршинов.

— Нет! Моя болезнь заразна, и если вы соприкоснетесь, то умрете тоже. Идите в реку, примите святое крещение! Омойте себя и свои одежды. Только так вы спасетесь от божьего гнева!

— Но мы крещеные, Автоном, — попробовала возразить я.

— Идите и омойтесь! Иначе смерть! — он продолжал со свистом дышать. — Не хороните меня на кладбище, ибо я проклят. Знал я это, когда пускался в погоню за Фасилем Агонафером, чтобы не дать ему раскрыть тайну ковчега. И не вышло: сам раскрыл и показал. Грех на мне. Земля вокруг моей могилы будет светиться по ночам, и ничего живое на ней не вырастет. Найдите заброшенный колодец и похороните меня, завалив камнями. Нельзя вмешиваться в сущность Господню!

Это были его последние слова. Он закрыл глаза и замолчал уже навеки. Бедный, бедный Автоном…

Мы исполнили то, что приказал нам Автоном. Завернули тело в два покрывала, погрузили на повозку и отъехали в сторону от Аксума. В трех верстах к северу нашли покинутую деревню, а в ней сухой колодец. Опустили туда тело, прочитали все подобающие молитвы, и завалили колодец камнями и песком. Сверху возложили большой плоский камень, на котором Малькамо начертал несколько слов на амхарском языке.

— А теперь креститься. Исполним последнюю волю почившего в бозе, — приказал Аршинов.

Когда мы вернулись, веселье было в самом разгаре: паломники собирали семена, мололи, толкли, кое-где уже пекли хлеб. Многие, обрядившись в праздничные шаммы, несмотря на холод, шли к реке, чтобы принять таинство крещения.

Мы тоже встали в очередь к священнику, совершающему обряд. В чем были зашли в воду и окунулись. Холодная вода обожгла мне тело, я даже задохнулась от спазма, сжавшего легкие. И сразу же пришло облегчение и ощущение чистоты, проникшее во все уголки моего тела. Я перестала чувствовать холод, мне стало хорошо и покойно.

На берегу мы переоделись в сухую одежду, выданную нам щедрой губернаторшей. Одного мула Аршинов обменял на ночлег на постоялом дворе: нам отдали две комнаты, большую для мужчин, и поменьше для меня. С каким наслаждением я улеглась на твердый топчан, все же он был не на голой земле, а на высоте трех вершков от пола.