— Отвали Нэн, — ворчала одна, ее подружки смеялись.

— Черная Мэри, — напевала другая, но зубы ее точно были сломаны. — И всемогущий джин.

— Я была во Франции, — парировала Черная Мэри. Она звучала юно, она будет успешной, пока молода. — Я даже неплохо говорю на западном.

Эмма слабо улыбнулась. Говор Уайтчепла успокаивал. Она была во Франции и даже неплохо говорила на английском. Может, она привлекала печальной историей клиентов. Или она была во Франции, такое было возможно.

Улыбка Эммы увяла, она отвернулась и осторожно пошла по переулку. Запах был знакомым. Уголь, жир, гниющие овощи, испорченное мясо. Немытые тела в тесных комнатах, сажа огней с жирных свечей.

Не хватало только зеленой жижи. Она поймала себя на осторожных шагах, на скольжении, потому что Короста должна была покрывать камни в темноте.

Она ощущала, как от старости крошатся кирпичи, брусчатка. Ее горло пересохло. Стены переулка слабо ощущались под ее невидимыми пальцами чувств. Даже ее чувствительное зрение не пронзало тьму.

Кожа похолодела. Ее юбки тянулись, ткань была тяжелой. Но она сбросила морок, пока шла, и между ней и прошлым стало на одну вещь меньше.

Слева была дверь. Сломанное окно — а когда-то было целым. Другая дверь была дальше, но выход на улицу был за ней.

Она помнила бег, босые детские ножки скользили по Коросте, вырвались на шумную улицу Дорситт поздним летним вечером, золото в воздухе и жар были над Лондинием.

Ловцы ощутили эфирное беспокойство, сильную вспышку необученной магии. Они загнали ее в угол во дворе. Она билась и кусалась, одичав от ужаса, думая лишь: «Он пришел убить и меня».

Дверь была заперта. Эмма оглянулась, посмотрела на сломанное окно. Шепот чар, дыхание магии, и замок поддался. Она ощутила покалывание из-за нарушения границ, но отогнала это. Кулон сиял, и было видно края маленькой дыры.

«Где кружится диск», — вспомнился шепот, и, к счастью Эммы, комната изменилась. Другая кровать стояла в углу напротив, на крюке висел дешевый металлический чайник. Половицы были знакомыми, но темное пятно оттерли в гниющем углу.

Она пошла в тот угол. Опустилась, пальцы были ловкими, как в детстве. Ее губы прошептали слово.

«Прошу, пусть этого не будет, и я окажусь дурой».

Если то, что она искала, пропало, она назовет шепот Падшей Маримат уловкой и уйдет в безопасность дома. Пусть Клэр думает, кто хочет, а Аберлейн веселится, она как-то загладит вину перед Микалом за то, что ему пришлось вытерпеть.

Оставить Виктрис и Британнию их судьбе. Это обрадовало бы ее, и если ей придется вытерпеть еще убийство, это будет напоминанием, что она служила той, кто в тайне презирал ее.

«Волшебная шлюха», — скалился безумный колдун, и слова были знакомыми. Они дразнили память, но она отбросила их. Это прошлое она не хотела сейчас вспоминать.

Она надавила и подняла край половицы, ее ладонь нырнула в пространство под доской. Ее пальцы нашли гниющую ткань, Эмма закрыла глаза и вытащила вещицу, села на пятки.

Она все еще была завернута в ткань, нити рассыпались от ее прикосновения. Юбки точно соберут пыль и грязь с пола, но ей было все равно. Ее пальцы дрожали, она убрала ткань, карманные часы, грязные от времени под половицами, слабо мерцали.

Цепочка была короткой, но для девочки они когда-то казались хорошими.

Они оба были в ступоре, когда пальцы Эммы забрали у мужчины часы. Она спрятала их под половицы, чтобы потом обменять на еду или цветок для рыдающей матери.

Но когда он проснулся, он заметил кражу и угрожал избить их. Мать выла, что была с ним все время, и ее дочь молчала, хоть ее ударили и обыскали. Дрожа, она слышала, как мужчина угрожает: он отдаст их в непристойный дом, если они так сделают.