Он внимательно выслушал, потом записал к себе в блокнот номер моего домашнего телефона и обещал помочь с работой.

Позвонил он через три дня и велел подойти в 13.00 на улицу Зодчего Росси. Я оделся как на парад и явился на полчаса раньше назначенного срока.

Мы поднялись по лестнице на второй этаж. В коридор выходило множество, как мне показалось, дверей. На них висели таблички, на которых были написаны названия отделов: архивно аналитический, расследований, репортерский. На одной двери было написано: «Андрей Обнорский. Директор».

В больнице я успел прочитать несколько книг про Обнорского, но считал, что это чистый вымысел автора. Теперь получалось, что Андрей Обнорский – реально существующий человек. Зудинцев подтолкнул меня в спину, и мы вошли в кабинет директора. Сидевший за столом человек, увидев нас, поднялся и протянул мне руку.

– Обнорский, – представился он.

В течение следующих десяти минут я узнал, что мне предлагают попробовать поработать в агентстве Обнорского – в расследовательском отделе.

– Я, конечно, понимаю, что вы не журналист и не имеете абсолютно никакого представления об этой работе, но это не беда. Сегодня не умеешь – потом научишься. А нам будет очень полезен ваш жизненный опыт и знания. У нас и так коллектив очень пестрый. Зудинцев вот – бывший опер убойщик. Есть профессиональные журналисты, бывшие коммерсанты, военные в отставке, юристы, программисты, артисты, музыканты и даже одна победительница конкурса красоты.

Для начала запомните одну простую вещь. Мы не боремся с преступностью, мы ее исследуем. А бороться с преступностью должны те, кому это положено и кто имеет для этого возможности. Зудинцев, например, вечно про это забывает, и я бы не хотел, чтобы с вами, как с бывшим сотрудником милиции и охранных структур, повторилась та же история. Не надо жуликов ловить и к операм таскать – это не наша работа.

Потом Обнорский вызвал Глеба Спозаранника, начальника отдела расследований, и официально прикрепил меня к нему. Так Глеб стал моим мини шефом или, как я его про себя окрестил, «ефрейтором на сносях», потому что он стал беременен мною и должен был родить журналиста.

С тех пор прошло три недели. В мае вернулась зима, и Спозаранник под падающий за окном снег читал лекцию.

В коридоре послышался стук каблучков. Я попытался определить, кто это к нам идет. Через пару секунд в кабинет заглянула Света Завгородняя, та самая победительница конкурса красоты.

– Родик, тебя шеф зовет, – приятным голоском сообщил мой ангел спаситель.

– Что сидишь, иди! – сказал Спозаранник.

Пятнадцать шагов по коридору, дверь, обитая кожей, и я попадаю в покои нашего царя батюшки.

Обнорский был не один: перед ним, скромно сложив руки на коленях, сидела некая весьма облезлая личность. Не коммерсант, не бандит, не чиновник и не мент: этих я определяю автоматически. Этот же больше всего был похож на мужа рогоносца.

Надо сказать, что каждый пятый посетитель нашего агентства – идиот. «Вы знаете, у нас в подъезде собирается по вечерам мафия, записывайте адрес. Только вы побыстрее с ними разбирайтесь, а то может случиться непоправимое или еще что нибудь похуже! А в подвале у них заложники, взрывчатка и чемоданы с общаком! На всякий случай прощайте, товарищи, меня могут убрать, поскольку я – главный свидетель!»

А однажды, помню, доброжелатель сообщил о готовящемся чеченскими террористами взрыве женского отделения городской бани…

Таких Обнорский внимательно выслушивает и рекомендует обращаться в милицию или еще куда нибудь: в ООН, НАТО, Кремль, в крайнем случае – в психдиспансер…

– Родион, – обратился ко мне Обнорский, – познакомься, это Павел Морозов.