— А вы не боитесь журналистов?

Мейсон рассмеялся:

— Ох, дорогая, я всегда знаю, что мне можно сказать и чего нельзя, что выгодно и что невыгодно…

— Хорошо, я никому ничего не скажу. Да и говорить‑то мне не хочется. У меня не укладывается в голове, как такое могло произойти.

— Наша юридическая система не безупречна. Но вы рано вешаете нос. Дело‑то еще не закончено. Возможно, у них действительно имеются письма, в которых написано о вашем происхождении, но ведь подобные письма не являются вещественными доказательствами, пока сам мистер Горас ничего не подтвердит. Так что сидите себе спокойно и не давайте волю нервам!

Она покачала головой.

— Легко сказать! — Уголки ее губ опустились. — Незаконнорожденная. Никто. Вы сами понимаете, что впредь мне придется самостоятельно зарабатывать себе на жизнь, а я ничего не умею. У меня нет ни профессии, ни навыков. До сих пор моим единственным занятием была забота о дяде Горасе, так что у меня просто не было времени учиться.

— Но печатать вы умеете, не так ли? — спросил Мейсон.

— Да, печатаю. Но я не умею стенографировать и ни разу не пробовала что‑то писать под диктовку. До сих пор я сама составляла деловые письма и приносила их дяде Горасу на подпись. По‑моему, теперь уже никто так не делает.

— Вы умеете печатать слепым методом?

— Благодарение Богу, да. Сперва я печатала всего двумя пальцами, но потом поняла, что, если хочу стать настоящей машинисткой, мне надо отказаться от этой вредной привычки. Я стала переучиваться и под конец овладела слепым методом.

— Ну, что же, вам нечего волноваться. Если Фортуна от вас отвернется и вам действительно придется зарабатывать себе на жизнь, место вы найдете.

— Фортуна уже отвернулась от меня, произошло самое страшное. Меня доконали. — Неожиданно она распрямила плечи. — Нет, ничего подобного! И я не собираюсь быть нищей попрошайкой. Я сама проложу себе дорогу в жизни, но сначала посмотрю, чем я смогу помочь дяде Горасу. И не разрешу этим мерзким людям играть им.

— Вот это другой разговор! — похвалил Мейсон. Она улыбнулась ему и сказала:

— И я не намерена быть попрошайкой, слышите?

— Вы подписали тот чек на сто двадцать пять тысяч долларов, когда пытались реализовать его в банке?

Дафния кивнула.

— Итак, у вас на руках остался чек на сто двадцать пять тысяч, на обороте которого вы расписались, что может оказаться некстати, и письмо, посланное вашим дядей, которое свидетельствует…

— Мистер Мейсон, — прервала она, — я просто не могу поверить, что он мне чужой. Ох, это ужасно, какой‑то кошмар, от которого я никак не могу отделаться.

Мейсон потрепал ее по щеке:

— Очень может быть, что все действительно рассеется, как дурной сон. Опыт многих лет учит меня, что подобные вещи выглядят гораздо страшнее, чем они есть в действительности. Честное слово, девяти моим клиентам из десяти я имею полное право сказать: «Все не так ужасно, как кажется».

— Благодарю вас за ваши старания подбодрить меня, но я просто не знаю, что же мне теперь делать. Как я буду жить, пока не найду работу? Каким образом найду себе комнату и… — Мейсон собрался было что‑то сказать, но она не дала себя перебить. — Не вздумайте только уверять, что будете давать мне деньги. Не могу же я жить на ваше подаяние.

— Это вовсе не подаяние, а помещение денег… Дайте мне чек и письмо.