Сядь‑ка и расскажи мне, что произошло. У тебя что, роман с моим мужем? Если и так, уж не такая это катастрофа, из‑за которой нужно рвать отношения. Или просто легкий флирт, который вам обоим ничего не стоит прекратить, а я могу этого и не заметить».
— И вы ей все рассказали?
— Нет, — ответила Гвинн. — Я ей дала понять, что никакого романа нет. Сказала, что немного беспокоюсь из‑за полицейского, который дал мне пистолет, а потом исчез, а пистолет остался у меня. Но я ничего не рассказала ей о своих подозрениях, о том, где я была, о вас.
— А потом?
— Нелл попыталась допросить меня с пристрастием, сказав, что вообще‑то полицейские не имеют привычки швырять оружие девушкам на колени, и, по ее мнению, Фэт что‑то замышляет, и это связано со мной. Она хотела узнать, продолжает ли он ко мне клеиться и не делала ли я ему авансов, и… вообще, мы немного поговорили, и она вроде бы вздохнула с облегчением и сказала: «Ну ладно, сейчас я приготовлю тосты с молоком, уложу тебя в постель и сама пойду спать».
— И что дальше? — торопил Мейсон.
— Мы поели, еще немного поговорили, и я легла спать.
Кто бы мог подумать, что мне удастся заснуть! Я была уверена, что не сомкну глаз и буду дергаться всю ночь. Но я в жизни не спала так крепко. Когда встала утром, Нелл решила продолжить допрос, сказав, что, чем дольше она думает о моем рассказе про полицейского и пистолет, тем он кажется ей все более неправдоподобным, и она решила, что я морочу ей голову. Я достала пистолет и показала ей… Затем мы открутили барабан и заглянули внутрь…
Одной пули в обойме не хватало.
— Одной пули? — переспросил Мейсон.
Она кивнула.
— Я попыталась как‑то все это замять, но про себя решила, что разузнаю, кто такой, собственно, этот полицейский. А напасть на след я могла только в усадьбе Бакстера: он, наверное, там что‑то расследовал.
— И что вы сделали?
— Доехала до усадьбы Бакстера, считая, что у меня достаточно времени, чтобы успеть приехать туда, навести справки, а потом вернуться и прийти к вам в назначенное время, в десять тридцать.
— И что же случилось?
— Ворота были открыты. Я подъехала к дому. Позвонила в дверь. Никто не открыл. Тогда я развернула машину…
— Почему вы не шли пешком?
— Я боялась собак. Решила, что, если там есть сторожевая собака, лучше сидеть в машине.
— Понятно. Дальше.
— Я объехала вокруг дома, но не хотела ставить машину прямо на дороге, так что стала потихоньку разворачиваться и отъезжать к обочине. Вы помните, вчера шел дождь, и трава у дороги была сырая. Задние колеса у меня оказались слишком далеко от дороги, одно из них соскользнуло, и, когда я попыталась выйти из машины, колесо крутилось. Я все же открыла дверцу, вышла и направилась к дому. И тут увидела, что из высокой травы около кустов торчит мужская нога в штанине и ботинке. Тогда я прошла пару шагов вперед и увидела другую ногу, вроде бы скрюченную. Я раздвинула кусты и тут же наткнулась на мертвое лицо Фелтинга Граймса.
— Он был мертв?
— Мертвее некуда.
— Вы до него дотрагивались?
— Да. я наклонилась и дотронулась до его лица. Оно было холодное.
— Почему вы решили, что его убили?
— Да потому что грудь у него была пробита пулей.
Так, — сказал Мейсон, — продолжайте. Давайте послушаем финал. Что вы сделали?
— Я до смерти перепугалась. Побежала обратно к машине, села в нее и попробовала завести. Колеса немного покрутились вхолостую, потом я выехала на дорогу и выбралась наконец оттуда.
— А револьвер? — спросил Мейсон. |