Феба вздрогнула, но ответила быстро — подозрительно быстро:

— Я купила его в аптеке на Ки-стрит. В Сакраменто.

— А откуда у тебя ружье, которым ты разнесла череп Стэнли Квиллана?

— Я купила его в комиссионном магазине.

— Где?

— Не помню.

— Естественно, ведь ты все это выдумала. Квиллан был убит из маленького пистолета, а не из ружья. У Мерримена же, насколько мне известно, при вскрытии никакого мышьяка не нашли. Ты сознаешься в преступлениях, которых не совершала.

Феба посмотрела на меня так, как будто я пытаюсь лишить ее самого дорогого. Затем провела дрожащей рукой по лицу, откинула со лба свои крашеные золотистые волосы и таинственным голосом заявила:

— И все-таки я их убила. Как именно — уже не помню, давно это было. Но убила их я, поверьте.

— А с какой стати мы должны тебе верить? Скажи лучше, кого ты выгораживаешь?

— Никого. Я во всем виновата сама и хочу понести за это наказание. Я убила троих, в том числе и собственную мать.

Она — и это видно было невооруженным глазом — ужасно мучилась: восковое лицо, бегающий взгляд.

Феба закрылась руками, и Шерилл, улучив момент, отвел меня в угол.

— Так больше продолжаться не может, — проговорил он взволнованным шепотом. — Она к перекрестному допросу совершенно не готова.

— Она лжет. Я не верю, чтобы она кого-нибудь вообще убивала.

— Я тоже. Однако, как врачу, мне ее поведение не нравится. Она цепляется за свою ложь, и, если мы с вами выведем ее сейчас на чистую воду, я за последствия не отвечаю. Она уже много недель живет в мире, где ложь и правда тесно переплелись, и вывести ее из этого мира за один вечер очень рискованно.

— Почему?

— Потому, что врет она, скорее всего, для того, чтобы скрыть вину, в которой боится признаться.

— Или же для того, чтобы выгородить человека, чью шкуру она пытается спасти.

— Тоже возможно. Впрочем, на все эти вопросы у меня, как и у вас, пока готовых ответов нет.

Расставив пальцы, Феба, как сквозь решетку, исподтишка наблюдала за нами. Когда же я бросил взгляд в ее сторону, она тут же вновь сдвинула пальцы.

— Вы полагаете, она действительно в чем-то виновата? — спросил я у Шерилла.

— Боюсь, она, во всяком случае, так считает. — Доктор побледнел и вспотел — так он волновался. — Признаться, меня больше интересует не то, что было на самом деле, а то, что она по этому поводу думает. В противном случае я не могу понять, что с ней.

— И все же как, на ваш взгляд, обстояло дело?

— Думаю, не последнюю роль во всей этой истории сыграли анонимные письма. Они ведь никак не шли у Фебы из головы.

— Разговор идет обо мне? — раздался из другого конца комнаты голос девушки. — Нехорошо шептаться о человеке в его присутствии.

— Простите, — сказал доктор.

— Ради бога. Раз уж зашла речь об этих письмах, говорите о них громко, не стесняйтесь.

— Хорошо. Это ты их написала?

— Нет. Этого греха на моей совести нет. Но если б не я, этих писем бы не было.

Шерилл опустился на кровать, не сводя глаз со своей пациентки:

— Какое же ты имела отношение к анонимным письмам?

— Прямое. Понимаете, я все рассказала тете Элен, — призналась девушка и театральным шепотом добавила: — Я поднесла спичку к пороховой бочке.

— Кто такая тетя Элен?

— Сестра отца, Элен Тревор. На прошлую Пасху она подвозила меня домой, в Медоу-Фармс, и я проговорилась, что их видела.