Феба подалась вперед, уткнулась локтями в колени и обхватила голову руками, как будто у нее болели зубы. Мы с Шериллом обменялись глубокомысленными взглядами.

— Я до сих пор не понимаю, — опять заговорила Феба, — каким образом отец оказался в Атертоне. К тому времени он уже должен был выйти в море. Он что же, на вертолете прилетел?

— Нет, вертолет ему не понадобился. Отплытие отложилось из-за неполадок в машинном отделении.

— Что с отцом будет? Его казнят?

— Не волнуйтесь, людям с деньгами газовая камера не грозит.

— Но ведь тюрьмы ему все равно не избежать, да? Отец — человек чувствительный, он этого не перенесет.

— Не такой уж Гомер Уичерли чувствительный, раз он зверски убил трех человек.

— Этих двух мерзавцев отец не убивал. Я уверена, что это не его рук дело.

— Откуда же у тебя такая уверенность? — усмехнулся я. — Ты вообще все принимаешь на веру — поэтому, наверно, и попыталась взять на себя вину за все три убийства?

— Но зачем отцу было их убивать? — ответила девушка вопросом на вопрос. — Он даже не знал их. Отец с такими проходимцами вообще не имеет ничего общего.

— Ему, вероятно, пришлось с ними в последние несколько дней познакомиться, — возразил я. — Думаю, они попытались его шантажировать — точно так же, как до того шантажировали тебя, а еще раньше — твою мать.

— Понятно. Значит, и это тоже моя вика.

— Но почему? Объясни нам, Феба, — удавился Шерилл.

— Не могу, есть вещи, о которых говорить нельзя.

— А по-моему, таких вещей нет, — сказал Шерилл.

Феба искоса посмотрела на него:

— Вы же не знаете, что я сделала, что я действительно сделала.

— Пока не знаю, но едва ли что-нибудь очень уж страшное.

— Вы так считаете? — Кажется, она опять готова была повиниться. Чего-чего, а самоуничижения у нее хватало.

— Ты все-таки не выдержала и рассказала Мерримену, что твой отец убил твою мать?

Феба едва заметно кивнула головой.

— Когда ты ему об этом рассказала?

— Когда его в последний раз видела. Три дня назад, кажется... В общем, своего отца я предала. Меня загнали в угол, последние два месяца прошли как в страшном сне. Я сообщила этому негодяю, что сказала перед смертью мама. Как это у меня только язык повернулся!

— Он тебя вынудил говорить силой?

— Нет, у меня нет даже этого оправдания. Избил меня Мерримен уже потом, когда меня домогался, а я не далась. Я его к себе не подпустила.

— Зачем ты рассказала ему о том, что сделал отец?

— Не знаю, по слабости, наверно. Сама не понимаю. В тот раз я ему все от начала до конца выложила. У меня всегда так — сначала сболтну лишнее, а потом люди из-за меня умирают.

В голосе Фебы появились истерические нотки. Шерилл нагнулся к ней и погладил ее по осунувшемуся лицу:

— Не вини себя, Феба. Нельзя же взваливать на себя все грехи человечества. Тебе пришлось пережить чудовищные два месяца, и никто тебя ни в чем не обвиняет.

— Да, — согласилась она, — мне действительно пришлось нелегко, я несколько раз порывалась даже покончить с собой. Если бы не ребенок, я бы решилась. Вместо этого я стала пить и без конца есть — надо же было как-то отвлечься от моей убогой жизни. — Феба скорчила гримасу. — Ведь больше всего меня раздражала именно убогость: эта жуткая квартира, где раньше жила мама и где Мерримен и его шурин установили за мной круглосуточную слежку. Они держали меня взаперти, заставили разучить мамину подпись.