— Вы в то время обращали чье‑нибудь внимание, что обнаружили запах горького миндаля?

— Нет.

— А у вас перед разговором с полицией или с окружным прокурором было какое‑либо представление о том, что запах горького миндаля имеет какое‑то значение?

— Нет.

— Думали ли вы в то время, что запах горького миндаля связан с цианидом?

— В то время нет.

— И только впоследствии, когда вас допрашивала полиция, они спросили вас, не было ли там чего‑то, о чем вы могли подумать, как на указывающее присутствие цианида, только тогда вы сделали это заявление, да?

— Нет, не полиция, а прокурор.

— Сам Гамильтон Бюргер, — сказал Мейсон, кланяясь окружному прокурору. — Вот тогда‑то этот вопрос впервые и пришел вам в голову, так?

— Я тогда в первый раз сообщила об этом.

— Это был первый раз, когда вы поняли значение того запаха?

— Да.

— И мистер Бюргер спросил вас, не заметили ли вы чего‑то такого, что указывало бы на отравление цианидом?

— Ну… да.

— А не сказал ли вам далее мистер Гамильтон Бюргер, что запах горького миндаля указывает на отравление цианидом, и не спросил ли он вас, не обнаружили ли вы этот запах?

— Да.

— Это было до того, как вы рассказали ему, что учуяли запах горького миндаля? И тогда эта мысль вкралась вам в сознание?

— Да.

— И вы тогда подумали, что помните это?

— Тогда я вспомнила, что почувствовала этот запах.

— Это все, — улыбнулся Мейсон.

— Это все, — огрызнулся Гамильтон Бюргер, тут же добавив: — С дозволения высокого суда замечу, что следующий свидетель настроен враждебно. Тем не менее нам необходимо вызвать его. Доктор Логберт П. Динэйр, не соблаговолите ли вы пройти вперед и принести присягу?

Доктор Динэйр прошел вперед, принес присягу и свидетельствовал о своей квалификации как врача и хирурга, о практике в психиатрии, о том, что он был знаком с обвиняемой.

— Итак, не советовалась ли с вами обвиняемая по профессиональным вопросам пятнадцатого сентября этого года или чуть раньше?

— Да.

— И вы решили, что она страдает от острого чувства вины?

— Возражаю против этого вопроса, — сказал Мейсон, — как требующего раскрытия конфиденциальной информации, существующей между врачом и пациентом.

Судья Эшхерст подумал с минуту, а потом сказал:

— Возражение поддерживается.

— Не посоветовали ли вы обвиняемой, что для нее было бы выгодно, если бы вы провели ей проверку сывороткой истины?

— То же самое возражение, — сказал Мейсон.

— То же самое постановление.

— Вы давали обвиняемой наркотик семнадцатого сентября?

— Да.

— Было ли предназначением этого наркотика преодолеть так называемый механизм защиты, который мог помешать пациентке раскрыть те факты, которые она могла считать вредящими ей?

— Да.

— Был ли у вас в тот раз магнитофон?

— Да.

— Сделала ли пациентка заявление, которое было записано на магнитофон?

— Теперь, с позволения высокого суда, — сказал Мейсон, — я возражаю против вопроса на том основании, во‑первых, что он некомпетентен, неуместен и несуществен, что, как выявилось, пациентка находилась под воздействием наркотиков, и поэтому все, что было заявлено в то время, являлось плодом одурманенного воображения. Во‑вторых, вопрос призывает к раскрытию конфиденциальных сведений, и, в‑третьих, что если в магнитофонной ленте и содержалось какое‑либо признание или сообщение, то это не дает подобающих оснований, поскольку в этом нет никакого доказательства состава преступления.