Так вот Масса, сейчас звавшийся Верным, с неизменным кожаным мешочком, где лежал его отрезанный и мумифицированный палец, был поставлен там, чтобы разобраться с местным населением, оказывая им всевозможную помощь, как продовольствием, так и защитой. И он должен был наладить коммерческие связи, с арабскими торговцами.

Вера — верой, разногласия — разногласиями, а торговля — торговлей.

С этой целью, у него было триста воинов, вооружённых винтовками, и он набирал их дальше, пользуясь моей поддержкой, поступающим к нему от меня продовольствием, и предметами обихода, предназначенными для торговли с местными, арабскими, и донколанскими купцами.

Сейчас там наступил голод и болезни, постоянные спутники войны и разрухи. Уже несколько раз, от него ко мне, прибегали гонцы, с паническими настроениями, которые приходилось гасить караванами продуктов, и воинами, а также подготовкой лекарей.

Этих товарищей готовил опять ваш непокорный слуга. Собрав всех, кто мало-мальски имел желание, и предрасположенность к врачеванию. Сюда же я присовокупил шаманов, унганов, и прочую шушеру, обозначив своё отношение к этому. Я унган, и я лечу, а ты унган, и ты… что делаешь? Привлекал к этому даже женщин, но тут возмутились все негры-мужчины. Ё-п-р-с-т, не понравились им тётки, видите ли, не женское, мол, это дело, лечить, их дело роды принимать. Пришлось пойти на попятную, и организовать курсы знахарок, и вроде как сестринские курсы, но желающие учиться всегда могли найти ко мне дорогу, и совет, тут уж я никому не отказывал. Уставал вот только за всеми следить, помогать, и учить.

Но здесь мне на помощь пришла мужеподобная предсказательница Сивилла. Быстро переняв от меня минимальные навыки, она стала учить им остальных женщин, а один из самых вредных и недовольных этим, унганов, получил кулаком в свою маску, отчего та хрустнула, и вмялась в его лицо. С тех пор, он ходил со свёрнутым набок носом, и расплющенными от могучего удара, губами, и шепелявил из-за выбитых, нечаянно, могучей женщиной зубов. После этого случая, количество недовольных женским врачеванием, поубавилось.

Я же, холил и лелеял походный набор хирургических инструментов, время от времени пользуясь им. Но вот, конечно, я так и не смог делать хорошо даже простейшие операции. Не было необходимых знаний, а опыт был достаточно специфический.

Получив радостную весть о прибытии Ашинова, я занялся снова своими солдатами. Что-то они меня не очень радовали. Спасибо, конечно, французам, что научили их стрелять. Я же учил их любить, сначала меня, потом негритянскую армию, в которой они имели честь находиться. Рядом со мной, на полигоне, всегда находились оба моих советника. Голова верховного вождя Уука, и голова сотника Наобума, они всегда с укоризной смотрели на нерадивых негров, плохо понимавших мои приказы.

Но не всегда их укоризненные взгляды помогали мне. Иногда приходилось пускать в ход и мой личный штандарт. И лезвие копья щекотало щёки бездарностям, имевшим неосторожность покушаться на моё священное право сильного ими командовать.

Такие попытки давились на корню, и уничтожались всеми способами, главным образом, моральными. Осмеивание, презрение, всеобщее осуждение — вот, три кита, на которых зиждился воспитательный процесс, это чудо из чудес, и которые периодические взмахивали хвостами, плывя в нужную мне сторону.

Четыре тысячи здоровых негров, уставших бегать по полигону, радовали своей выучкой и умением стрелять. Не радовало то, что они использовали линейную тактику, вбитую им в голову французскими инструкторами. С этим надо было что-то делать.

Пока я размышлял, как отучить их бегать в атаку толпой, и густыми цепями, ко мне в хижину зашёл Бедлам.