Отец Пантелеймон с тревогой наблюдал за назревающим конфликтом, он искренне не понимал претензий Эберта Фриэсса и его общины. Но вот факт имел место, кормите, или умрите. Почти пятьсот солдат, это серьёзная сила, а Мамба ушёл в поход, и вернётся когда… и вернётся ли вообще, неизвестно.

Назревала бойня и междоусобица. Вся немногочисленная русская община стала дежурить у пушек и пулемётов, предотвращая тем самым внезапную атаку, и одновременно, не давая возможности захватить их людям Момо. Отец Пантелеймон вызывающе топорщил свою бороду и крыл всех трёхэтажными словами, забыв, что он служитель божий, сменив сутану на более удобную на войне одежду.

Интерлюдия.

Дмитрий Николаевич Кудрявский, филолог и бывший революционер, с грустью смотрел на двух негритянских девочек, дочерей Мамбы. Старшая, Мирра, была шестилетней «букой», по телосложению обещавшая стать папой в миниатюре. Она была неуклюжим, некрасивым ребёнком, с плотным прямоугольником тела, и торчащими из него маленькими ручками и толстыми ножками. Она всё время хмурилась и любила ловить змей.

Эта ползучая гадость, казалось, обходила стороной хижину, где жили девочки со своей кормилицей Нгани. Но Мирра не обращала на это никакого внимания, и периодически сбегая, каждый раз, неизменно, возвращалась с пойманной змеёй, или змеёнышем.

Дальше следовала игра «попробуй укуси». Несчастная змея пыталась сначала сбежать, потом вывернуться из-под длинной рогульки, с помощью которой Мирра прижимала её к земле. Наконец, змее это удавалось, и она начинала бросаться на Мирру. Обычно хмурая и вечно недовольная, девочка начинала заливисто хохотать и отпрыгивать с траектории атаки змеи.

— «Баба», «баба», «папе» смотри, как я умею, — постоянно восклицала она, ловко уворачиваясь от змеи.

Кудрявский со страхом смотрел на развлечения девочки. Обычно это заканчивалось тем, что девочка отшвыривала змею в заросли, либо давала ей уползти в ужасе, куда глаза глядят.

Иногда это заканчивалось гибелью змеи, особенно, излишне агрессивной. Придавив змею рогулькой вплотную к земле, девочка показывала на неё любому, оказавшемуся поблизости, воину, и требовала, чтобы он отрубил ей голову, что тут же и выполнялось.

Вторую девочку, которая была почти на четыре года младше, звали Славой. Эта девочка, даже в столь нежном возрасте, была женственной, и обещала вырасти высокой, длинноногой и худенькой девушкой. Черты её лица были ещё детскими, и не позволяли определить, какой она будет в самом расцвете своих лет. Но эти черты были тонкими, а кожа тела намного светлее, чем у сестры, и других соплеменниц.

Слава хорошо все понимала как на русском языке, так и санго, и легко училась другим языкам, что весьма радовало Кудрявского. Усадив обеих девочек в своей хижине, он учил их разговаривать на русском, а также разучивал с ними буквы, и учил письму. Сложнее было со счётом и цифрами.

Девочки старались выполнять задания учителя. Слава, мило улыбаясь, повторяла буквы и цифры вслед за учителем, но почти сразу отвлекалась на всё подряд: на вылезшего термита, пролетевшую муху, внезапно пукнувшего воина, стоявшего на страже, и ещё на целую кучу вещей. Всё это изрядно раздражало Кудрявского, но что тут уж поделать.

Мирра же, наоборот, мало внимания уделяла окружающему, и с трудом слушала учителя, когда он выписывал буквы на специально расчищенной площадке, засыпанной для этого мелким песком, на котором он и чертил эти непонятные для неё знаки. Зато, она оживлялась, когда он рассказывал, для чего нужно уметь считать, как считать, и зачем это надо отражать на бумаге, дощечках, или просто на песке.

Здесь девочка замирала, и пристально смотрела на него своими чёрными глазами, отчего, временами, Дмитрию Николаевичу чудилось, что на него смотрит, будто бы, сама змея, щуря вертикальные зрачки.