Кругом, в тени дерев миндальных,

         Где ряд стоит крестов печальных,

         Безмолвных сторожей гробниц,

         Спевались хоры легких птиц.

         По камням прыгали, шумели

         Ключи студеною волной,

         И под нависшею скалой,

         Сливаясь дружески в ущельи,

         Катились дальше, меж кустов,

         Покрытых инеем цветов.

IV

         На север видны были горы.

         При блеске утренней Авроры,

         Когда синеющий дымок

         Курится в глубине долины,

         И, обращаясь на восток,

         Зовут к молитве муэцины,

         И звучный колокола глас

         Дрожит, обитель пробуждая;

         В торжественный и мирный час,

         Когда грузинка молодая

         С кувшином длинным за водой

         С горы спускается крутой,

         Вершины цепи снеговой

         Светлолиловою стеной

         На чистом небе рисовались,

         И в час заката одевались

         Они румяной пеленой;

         И между них, прорезав тучи,

         Стоял, всех выше головой,

         Казбек, Кавказа царь могучий,

         В чалме и ризе парчевой.

V

         Но, полно думою преступной,

         Тамары сердце недоступно

         Восторгам чистым. Перед ней

         Весь мир одет угрюмой тенью;

         И всё ей в нем предлог мученью —

         И утра луч и мрак ночей.

         Бывало только ночи сонной

         Прохлада землю обоймет,

         Перед божественной иконой

         Она в безумьи упадет

         И плачет; и в ночном молчанье

         Ее тяжелое рыданье

         Тревожит путника вниманье;

         И мыслит он: «То горный дух

         Прикованный в пещере стонет!»

         И чуткий напрягая слух,

         Коня измученного гонит…

VI

         Тоской и трепетом полна,

         Тамара часто у окна

         Сидит в раздумьи одиноком

         И смотрит в даль прилежным оком,

         И целый день вздыхая, ждет…

         Ей кто-то шепчет: он придет!

         Недаром сны ее ласкали,

         Недаром он являлся ей,

         С глазами, полными печали,

         И чудной нежностью речей.