– Да мне как-то ни к чему… А дорогие они?

– Дорого продают, но семена того стоят. Ты хоть смейся, Кузнец, хоть плачь, а благодаря ловчим семенам Варваркин батя здорово нечистую вокруг Читы поразгонял. Дремлет такое семя в землице, наружу не просится, пока свистун либо болотник какой, лешак не зачастит. Тогда семя в рост поднимается, мигом тянется, да ты и сам видишь…

Коваль видел. Сомнений не осталось, дерево замедлило рост вверх, но продолжало укрепляться в толщину. Бродяга, кряхтя, спустился вниз. Антип, приседая, волок с платформы что-то длинное, завернутое в брезент. Вздрогнули под ногами остатки асфальта. В сотне шагов к западу пробковая пустыня прогнулась волной, изменила рельеф и придвинулась на несколько метров. Треснули и провалились в желтую труху молодые лиственницы, с криком поднялись в воздух птицы.

Линия горизонта безбожно двоилась и даже троилась в глазах. Ковалю показалось, что за волнистой полосой пробковых песков маячит несколько кирпичных построек, что-то вроде придорожного поселка. Но домики текли и извивались в нелепой пляске, даже когда президент наводил бинокль.

– Ишь, ползет, – старец аккуратно высморкался. – Стало быть, прииск где-то неподалеку. Надо держать ухо востро. Нанос иногда быстро ползет, за день приходит и уходит, ага.

– И что потом? – спросил Коваль, изо всех сил пытаясь уловить распухшим носом хоть одну молекулу чужеродного запаха. Дождевые капли молотили по крыше и капоту Кенвуда, с кольчуг понурившихся лошадей лились маленькие водопады. Мрачный голый баобаб ощетинился иглами, ветви раскачивались под порывами ветра, словно угрожающие колючие лапы.

– А ничо потом, – хмыкнула Варвара. – Ежли нечистый повадился, так семечко в рост по той евонной тропке и потянется. И к себе приманит. Уж такой у росточков аромат сладенький, для всякой нечисти то есть. Видать, там, за зеркалом Повара, много их плодится, вот и никак без таких семян… Вот лешак потянется сладости ухватить или языком своим поганым слизнуть, тут его дерево – и хвать! И давай тогда расти, в себя пакость втягивать… – Варвара лязгнула затвором пулемета. – А он, пакость такая, бьется, бьется, в путах-то, округу воем оглашает, и родакам евонным сразу ясно, что ход к нам заказан. А которые дурные, те на помощь бегут, сами тоже вляпаются и тоже вязнут. Знашь, как они семян ловчих боятся? Да пуще икон, пуще даже оберегов шаманских… Разные, конечно, гадины, встречаются. Тут вроде свистун, сейчас поглядим.

– Я не припомню, чтобы свистуна приручить смогли, – Бродяга остро шарил глазами по кустам. – Почитай, лет сорок, как они по той стороне от железки расплодились. Тебя, Варвара, еще в проектах у батьки не было, а эти… уже завелись. Лешаков, кикимор – тех ловили легко, ага. А свистуны, зараза, они ведь не нашенские…

– Как понять «не нашенские»? – не выдержал Артур.

– Нечистая сила, – Бродяга как-то странно покосился. – Ты, Кузнец, того… Вроде слышишь, да не слушаешь. Не веришь ты, вот что. Хочешь душой поверить, а не веришь.

– Во что я не верю? – Артур следил, как из-за плавного поворота шоссе, в мутной сырой взвеси песка, выдвинулась громадная покосившаяся опора электропередачи. На нижней ее крестовине болталось несколько огрызков толстой веревки, все это подозрительно напоминало виселицы.

– Не веришь, что, окромя нашей толчеи, еще кое-где твари божьи толкутся.