У Конана мелькнула гадкая мысль, что кто-то из его врагов связался с магом и пытается таким образом подорвать авторитет короля. В нем говорило как вечное недоверие к волшебникам, живущим по своим странным законам, так и не ставший привычным опыт придворных интриг.

На улице послышался все нарастающий шум. Ясно было, что целая толпа двигается к дворцу. «Начинается», — тоскливо подумал киммериец и подошел к окну. За спиной он услышал громкий топот бегущих ног и, обернувшись, увидел начальника стражи Малгуина. Крепкий высокий мужчина, забыв, что к королю нельзя входить с оружием, сжимал в руке короткий кинжал. Одежда на нем была изорвана в клочья, багровые полосы покрывали грудь, правый глаз распух и почти закрылся.

— Мой король, — с трудом переводя дух, заговорил Малгуин, ничуть не смущаясь нарушением этикета, — двое солдат, охранявших реку, поддавшись на уговоры толпы, попробовали воду из реки! — Он кинул взгляд на окно позади Конана, из которого несся рев и крики, и быстро продолжил: — Я не знаю, сколько они успели уничтожить людей — они ведь были хорошо вооружены, — нам удалось скрутить их. Народ приволок их сюда, ко дворцу.

Решительно отдернув тяжелую, расшитую золотом портьеру, Конан вышел на широкий балкон. Прямо под ним на площади волновалось освещенное сотнями факелов людское море с крохотным островком посередине. На земле лежали двое связанных мужчин. Один из них, то ли мертвый, то ли без сознания, неловко уткнулся лицом в пыль. Другого, спутанного по рукам и ногам ремнями и веревками — видно, всем, что попалось под руку, — трудно было даже принять за человека. Грязный и окровавленный, он извивался всем телом, как огромный червяк, издавая жуткие визгливо-хлюпающие звуки. Видно было, что люди, стоящие вокруг, сдерживаются из последних сил, ожидая только знака своего короля, чтобы растерзать преступников.

Через минуту на площади воцарилась полная тишина, в которой особенно страшно слышались стоны связанного солдата.

— Я не люблю и не умею говорить, я привык действовать, — начал Конан. Великолепная акустика позволяла слышать его негромкий суровый голос в каждом уголке огромной площади. — Вы хотели знать, что происходит в городе? Вот вам ответ. Вы сами притащили их сюда. Запомните, такими людей делает отравленная вода. В человеке остается только ненависть, и он убивает все, что видит. Река будет непригодной для питья еще три недели. — Он не знал, что еще добавить. — Берегите воду. И не забывайте, что солдаты охраняют вас от вас самих, не опускайтесь до паники.

Тяжкий вздох прокатился по толпе. Конан повернулся, чтобы уйти, но вдруг заметил внизу знакомое лицо.

— Пусть-ка Зубник расскажет, что видел в деревне Онда. В живых там остались только пьяный мужик и грудной ребенок. Я сделаю все, чтобы не допустить этого в Тарантии.

Народ заколыхался вокруг тут же ставшего центром внимания простого деревенского лекаря. Начальник стражи дал знак унести с площади отравившихся солдат. Никто не знал, можно ли их вылечить, но и отдать несчастных на растерзание толпы тоже было бесчеловечно.

Остаток ночи прошел в заботах. Каждую минуту возникали тысячи самых разных и, порой, неожиданных вопросов. Испуганные и ошарашенные люди, видя в короле спасителя, шли со своими проблемами прямо к нему. Немного растерявшись, Конан вначале терпеливо выслушал несколько человек, но после вопроса молодой женщины, где ей брать воду для подмывания ребенка, объевшегося зелеными яблоками, рассвирепел.