Это был кошмар. Крепость кишела жаждущими демонами, которых не могли удержать немногочисленные отряды воинов, не заснувших и достаточно трезвых, чтобы обороняться. Голгоф смог пробраться на подземные уровни, прошел через целые акры, заполненные камерами, бойни, где пленников вскрывали и перерабатывали, и ямы для отходов, где тухлая кровавая жижа скрыла его запах от демонов Ш’Карра. Он слепо извивался, плывя по грязи, иногда нырял в глубину и не знал, сможет ли всплыть за воздухом, и порой яростно сражался с ползучими когтистыми тварями, которые лязгали зубами у его ног.

Карьеры под городом оказались еще хуже. Сверху падал дождь из частей тел. Там бродили слепые стаи выживших рабов, скорее хищников, чем бандитов, и Голгофу снова пришлось сражаться за свою жизнь. Он пытался забыть, как ел тех, кого убил, и даже тех, кого нашел, чтобы сохранить силу, ибо часы превращались в дни. Но он не мог забыть ничего.

Он переплыл реку крови. Он вскарабкался на гору трупов. Насекомые-падальщики отложили яйца в его ладонях и ступнях, и прожорливые личинки проели ходы наружу, оставив после себя открытые кровоточащие раны. В его слезах корчились белые черви, какие-то твари змеились под ногтями. Некоторые из них еще оставались там.

Он с трудом помнил, что делал после того, как вылез из шахт по склону из трупов. Наверное, большую часть пути он пробежал, зная лишь то, что он должен идти на восток, к горам и Стрельчатому Пику. Теперь горы были в пределах видимости. Голгоф осознал, что понятия не имеет, что будет делать, когда доберется до них. Может быть, в Зале Старейшин его встретит Крон? Где вообще этот зал? Голгоф о нем никогда не слышал, хотя стоило признать, что все известное о Стрельчатом Пике было лишь обрывками легенд из дней до его падения.

Но сообщение Крона дало Голгофу его единственную цель. Это было все, что у него осталось — его армия погибла, племя было вырезано, честь предана врагом, с которым он не мог сойтись лицом к лицу. Только истощение не давало гневу вскипеть и снова полностью завладеть им.

Почему? Почему боги не могли лишь однажды даровать ему свою благосклонность? Почему за каждым его триумфом следовали отчаяние и измена? Не успел он вообразить, что добился великой победы, лучший союзник истребил его воинов во сне. Голгоф никогда еще не доходил до столь низкой точки, даже когда он обнаружил, как Грик эксплуатировал Изумрудный Меч, или тогда, под восточными стенами, когда его атака расшиблась о непреодолимую оборону.

Если бы Голгоф мог взять весь этот мир и раздавить его, то так бы он и сделал, если бы это означало возмездие. Если бы он мог сойтись в бою со Ш’Карром сейчас, будучи сломленным и усталым, то сделал бы это, чтобы умереть во имя мести. Но он ничего не мог сделать. На Торвендисе для него не осталось ничего.

Под светом звезд проскользнула тень. Кто-то шел позади него через гребень. Голгоф повернулся, но слишком поздно — силуэт, очерченный плачущим небом, уже приблизился и стоял прямо за ним.

— Голгоф, — сказал он знакомым хладнокровным голосом. — Я знал, что если кто-то из нас и смог выжить, то это должен быть ты.

— Тарн, — ответил Голгоф. — Я думал, что я остался один.

Тарн перескочил через гребень и приземлился рядом с Голгофом. Тонкие пальцы убийцы были окровавлены и покрыты струпьями. На ладонях виднелись следы укусов — видимо, он голыми руками пробивался из города. Лицо было бледное и искаженное, но глаза, окруженные красной каймой бессонницы, были широко открыты и внимательны.

— Тебе не хватает веры, Голгоф. Нужно большее, чтобы убить меня.

— Есть другие выжившие?

— Может быть. Я их не видел. Если и есть, то они пошли не этой дорогой. Ты единственный, кого я смог выследить на востоке. И это вызывает у меня вопрос, почему ты направился именно туда. Это же очевидно, что Ш’Карр направится сюда охотиться за выжившими.