На первый взгляд ландшафт мог бы сойти за естественный, но на деле был совершенно иным. Возвышенности рядом с границами города леди Харибдии были не холмами, а наполовину погребенными под землей зданиями, вросшими в почву и походившими на животных, утопающих в болоте. Рощи, которые росли между ветшающими галереями и амфитеатрами, состояли вовсе не из деревьев, но из пучков накренившихся колонн. Резкий звездный свет озарял скульптуры на пьедесталах, которые, покачиваясь, поднимались из песка. Говорили, что город всегда расширяется, потому что растет по собственной воле и рассыпает по окраинам свои семена, из которых произрастают здания и дороги, тянущиеся обратно к своему родителю.

Тарн жестом приказал двигаться вперед ближайшим воинам, по большей части Змеям, которые, как выяснилось, превосходно умели скрываться и были почти столь же свирепыми убийцами, как сам Тарн. Было тут и несколько других — пустынные кочевники, чья врожденная магия заставляла тени сгущаться вокруг них, и парочка зловонных болотников, которые могли убить человека так быстро, что он и не понял бы, что мертв.

— Кто-нибудь потерялся? — прошептал Тарн ближайшему, землистокожему воину Змеи с черными зубами и двухклинковым кинжалом, который он не выпускал из рук.

— Отряд Кин’рика час назад свернул не туда, — ответил Змея.

— Мы их больше не увидим, — сказал Тарн. Он не особо сочувствовал Змеям — в свое время он убил их почти столько же, сколько собственных соплеменников — но они были хорошими рубаками, и нужно было сохранить как можно больше из них живыми, чтобы кто-то мог вернуться к Голгофу до наступления рассвета. — Перевалим еще одну высоту и будем на расстоянии полета стрелы от окраин города. Передай дальше, пусть все двигаются как один. Найдите, что сможете, и возвращайтесь, не попадаясь на глаза. Если кто-то останется здесь, когда взойдут солнца, ничто его не спасет.

Змея кивнул и уполз прочь. Приказ распространился быстро и тихо. Разведчики достигли нужной позиции и начали выполнять свою миссию.

Тарн полз, волоча свое тело по земле. Над возвышенностью вырисовались высочайшие вершины города, увенчанные булавочными головками света. Даже Тарн ощутил изумление, когда перед ним распростерся город, ощетинившийся светом и злобой, и он увидел в первый раз, насколько тот огромен и ужасен.

Город был отвратительным шедевром. Тарн не понимал, каким образом ему еще удается стоять — громадные башни с массивными вершинами нависали над бездонными ямами карьеров, удерживаемые мостами и лестницами, которые с такого расстояния казались тонкими серебряными нитями. Каждую из этих раздутых башен окружали галереи и балконы, кишащие несчетными тысячами легионеров и вооруженных граждан. В руках жителей, оставивших ночные гулянья ради службы, под болезненным светом сверкали луки и копья, смертоносные плети и болевые стрекала. Тарн знал очень немногое о том, что происходило в этих зданиях — и вряд ли кому-то из-за пределов города хотелось об этом знать — но понимал, насколько серьезной угрозой они считают Голгофа, если им пришлось отказаться от ночи священных наслаждений, чтобы стоять на карауле. Весь город казался живым, и Тарн мог поклясться, что башни медленно, едва заметно пульсировали, как будто дышали.

Город был целью Тарна. Ему в кои-то веки приказали не убивать, но собрать информацию. Голгофа нельзя было назвать очень хитроумным лидером, но даже ему хотелось знать, против чего он идет. В его войске было мало провидцев (не в последнюю очередь потому, что он сжег живьем всех волшебников Меча), поэтому знание должны были добыть зоркие глаза таких людей, как Тарн.

Яркое огненное копье взмыло с вершины одной башни, и по вспышке света, которая расцвела ниже по склону, Тарн понял, что часовые заметили разведчиков, и те поплатились жизнями за свою неуклюжесть. Послышался опасный свист отдельных стрел — лучники на внешних башнях города стреляли в любое движущееся пятно, которое замечали.