— Кэл, все нормально, — сказала я, чувствуя, как горят щеки. — Я на самом деле не думала, будто ты застрял в Геката-Холле из великой любви ко мне. Но именно это я скажу девчонкам, когда вернусь в школу! — Я ткнула вилкой в яичницу. — Будет совсем неплохо, если меня, кроме «ведьмы-мстительницы», станут считать еще и сердцеедкой!

Кэл посмотрел на меня так, словно хотел что-то сказать, но я его перебила, хотя для этого и пришлось говорить с полным ртом.

— Так что ты думаешь об аббатстве Торн?

Кэл моргнул от такого внезапного поворота и все-таки ответил.

— Меня от него жуть берет.

— Меня тоже. Довольно странно, ведь, строго говоря, «Геката» в сто раз жутче.

Кэл пожал плечами.

— Да, но там чувствуешь себя дома.

— Ты, может, и чувствуешь. Неужели ты правда с тринадцати лет ни разу оттуда не отлучался?

— Ни разу. Даже на материк не ездил.

Я покачала головой. Отломила кусочек тоста, намазала апельсиновым джемом.

— С ума сойти… Почему?

Он положил вилку, глядя куда-то поверх моего плеча.

— Не знаю. С тех пор, как я попал на остров, мне ни разу не хотелось оттуда уехать. Я же говорю — там мой дом. Ты никогда такого не чувствовала?

Я вспомнила наши с мамой многочисленные жилища. Некоторые были довольно симпатичными, но ни одно не ощущалось постоянным. Я всегда знала, что нельзя привязываться к месту. У меня при слове «дом» возникает одна картина: мама и куча чемоданов.

— Нет. Побочный эффект бродячего образа жизни — никогда не испытываешь ностальгии.

Кэл внимательно посмотрел на меня и спросил:

— Как вы вчера пообщались с папой?

Я вздохнула.

— Не очень хорошо. Мне, видимо, полагается испытывать больше энтузиазма по поводу своей демоничности. Ну, и конечно, папа и слышать не хочет об Отрешении.

— Хм, — только и ответил Кэл, но он умеет вложить бездну смысла в одно-единственное междометие.

— Дай угадаю: ты тоже принадлежишь к сонму людей, которые считают, что мне не следует проходить процедуру Отрешения?

К моему удивлению, лицо Кэла снова стало сердитым.

— Ты так говоришь, будто против этого могут быть одни только придурки! Миссис Каснофф, твои родители, я… Разве мы виноваты, что не хотим твоей смерти?

Что-то неуловимо изменилось, и я вдруг почувствовала, что ступаю на очень зыбкую почву.

— А я виновата, что не хочу быть демоном? Кэл, Алиса убивала людей. А Люси, ее дочь, убила собственного мужа!

Кэл промолчал, и я прибавила, вложив в свои слова слишком много яда даже по моим меркам:

— Спорим, ты этого не знал, когда соглашался на помолвку? Склонность к истреблению мужей у нас в роду!

По-прежнему никакой реакции.

Я почувствовала, как стыд тяжелым комом ворочается в желудке.

— Конечно, ты и того не знал, что твоя невеста — демон, — прибавила я уже мягче.

Почти никому не было известно, кто на самом деле мой папа. Я всегда считала, что Кэл узнал об этом тогда же, когда и я.

Поэтому я здорово удивилась, когда он вскинул голову и произнес:

— Я знал.

— Что?

— Софи, я знал, кто ты. Твой папа рассказал мне все перед обручением. И о бабушке, и о том, что случилось с твоим дедушкой.

Я тряхнула головой.

— Почему же тогда?..

Кэл ответил не сразу.

— Во-первых, у тебя отличный папа.