— Почести на хлеб не намажешь, Каммерер, это тебе не гусиный паштет. Кстати, о паштете. Если я тебе не нужен, то сейчас вернусь.

Не дожидаясь, он кое-как поднялся на ноги и вяло замахал крыльями. Мы угодили в отнюдь не веселую ситуацию, но от его попыток взлететь невольно пробивало на смех. Сейчас Альф очень походил на несуразную муху, разбуженную неожиданным потеплением в октябре.

— Хьюстон, у вас проблемы? — насмешливо поинтересовался я.

— Да когда это у меня их не было, — проворчал он в ответ и полетел прочь из комнаты. Обычное проворство его покинуло — двигался бес с грацией хорошо надутого дирижабля.

Пока он пробирался по соседней комнате, там все время что-то падало и разбивалось, но потом наконец наступила тишина. Надеюсь, Смоляков не слишком трепетно относится к предметам обстановки и ничего особо ценного напоказ не выставляет.

Впрочем, подозреваю, что после сегодняшней ночи он вообще охладеет к материальным ценностям. Илья Олегович все еще дышал прерывисто, временами всхлипывал, как будто ему снились ночные кошмары. Отголоски грез Великого Спящего, мать его трижды. Но руны уже делали свое дело. Тяжелый болотный морок, затягивавший ауру Смолякова, терял свою плотность. Рассеивался, как тают тучи после долгого дождя. Полностью он не уйдет никогда — как ни грустно это признавать, но слово кальмара-переростка имело большую силу. Но по крайней мере, от физических мучений я смогу его избавить. Вот с уроном, который понесет психика, будет сложнее — с ним Илье Олеговичу придется справляться без моей помощи. Это сугубо личный бой.

Тем временем что-то похожее на бой разворачивалось наверху. До моего слуха донесся звон разбитого стекла, а потом загремел раскатистый бас:

— Ты что творишь, собака? Мародерствовать в доме хозяина не позволю! Вот я тебя щас! Кастрюлю на башку надену, вот и посмотрим, как ты будешь летать по приборам! В условиях нулевой видимости!

Судя по голосу, его владелец был чрезвычайно зол.

— Глаза разуй! — заверещал в ответ Альф. — Я что, похож на собаку?

— А я почем знаю? — рявкнул бас. — Нынче всякие породы развели, может, и такое чудовище, как ты, кому-то по душе придется! А ну пшел прочь, пока не получил граблями!

Альф запищал. Что-то снова жалобно зазвенело — похоже, грабли и правда пошли в ход. Похоже, делать нечего, придется подняться наверх — без меня переговоры установить не получится.

Я еще раз удостоверился, что Смоляков лежит смирно, и поднялся. Размял затекшую шею. Над Альфом смеялся, а сам, кажется, не лучше — все суставы еле живые. По отдельности еще можно терпеть, но все вместе — это, что называется, смерть от тысячи порезов. Уже на лестнице я услышал истошный крик:

— Уймись, старый дурень! — завопил бес. — Мы твоего хозяина из беды выручаем, жилы рвем, с ног валимся, а взамен что? Взамен ты машешь этой хреновиной!

Этот аргумент сработал, потому что дальше криков не последовало, только неразборчивое бормотание. Я вернулся обратно к спуску в подвал и принялся ждать. Маленькому гаду все-таки от меня достанется. Таких почестей огребет, что запомнит минимум на тысячу с лишним лет. Выполз наружу и позабыл даже про наипростейший покров скрытности. Непозволительная ошибка.

Вскоре послышалось хлопанье крыльев, и Альф спустился. В полутьме его глаза светились.

— Ну что, получил? — спросил я. — Это еще не все.

Бес потер изрядно раздавшееся пузо.

— Это стоило того, так что делай что хочешь. Я такого прекрасного рассольника налопался, что мне теперь сам черт не брат.

И действительно, он выглядел настолько довольным, что даже лупить его не хотелось.