Он говорил, пристукивая кулаком по стеклянной столешнице. На кривящихся губах пузырилась слюна. — А знаешь, почему мы отупели? Догадываешься, почему так вышло?
Яр помотал головой, стараясь не глядеть в глаза разбушевавшемуся гостю.
Но Гнат внезапно успокоился, поскучнел.
— Это сработал предохранитель, — сказал он и принялся за еду. Доев мясо, он кусочком хлеба, словно губкой, собрал с тарелки остатки соуса и отправил его в рот. Хлебнул вина, вытер салфеткой рот. И чуть отодвинувшись от стола, постучал себя по виску согнутым указательным пальцем: — Вот здесь предохранитель. С незапамятных времен заложенный в нас. Природой или Творцом заложенный — не знаю. Но он был, и он есть. Пока человечество росло, предохранитель не мешал ему развиваться. Это было время, когда человек познавал мир и творил историю. Но потом познание зашло так далеко, что для мира возникла опасность. Человек получил огромное могущество. И притом не поумнел. Люди из-за глупости своей и благодаря своим знаниям получили возможность уничтожить весь мир. Вот тогда-то предохранитель и сработал — мы начали тупеть. Из поколения в поколение. Незаметно. Понемногу. Мы учились нажимать на кнопки, но забывали устройство этих самых кнопок. Мы жрали и не задумывались, откуда берется еда. Мы работали, но реально ничего не производили. Мыслили, но не познавали… История остановилась. Кончилась.
Гнат махнул рукой, откинулся на спинку стула, вытянул ноги. Лицо его словно оплыло, глаза потухли, уголки рта опустились.
Он очень устал. Он был нездоров.
— Где ты это слышал? — тихо спросил Яр, неожиданно для себя переходя на «ты».
— Слышал? — Гнат хмыкнул. — Я сам додумался до этого. Когда отлеживался в подвале одного дома. У меня не было ни комми, ни медийного центра — ничего не было. Мне нечего было читать, мне не с кем было поговорить, нечего было слушать или смотреть — и тогда я стал разговаривать с собой. И вдруг открыл, что могу развлекаться сам: размышляя, думая.
— Но история не кончилась, — неуверенно возразил Яр. — Ведь мы живем. Человечество по-прежнему существует.
— Возможно, это был не предохранитель, а переключатель, — помолчав, сказал Гнат. — Но я не вижу большой разницы… Позвони жене. Отмени встречу. И не вздумай хитрить — если что-то покажется мне подозрительным, я тут же перережу тебе глотку.
Яр дернул головой и подавился плохо пережеванным куском мяса.
Разговор получился недолгий.
— Привет. Это я.
— Наконец-то! Я места себе не нахожу! Опять не могла до тебя дозвониться! И журнал твой пуст!
— Я отключал комми.
— Зачем?
— Он не работал.
— У тебя что, нет другого?
— Где-то валяется. Но надо искать.
— Я не понимаю, что с тобой происходит, дорогой. У тебя какие-то проблемы?
— Нет-нет. Все хорошо, не волнуйся. Мне просто надо немного отдохнуть. Мы не сможем завтра встретиться.
— Что?
— Я буду очень занят. Завтра я не могу. Никак не могу.
— Занят? Как это? Чем?
— Извини.
— Я не понимаю, что ты говоришь. Я должна тебя увидеть! Нам надо поговорить!
— Давай немного позже. Через несколько дней. Я свяжусь с тобой.
— Ты не один? Ты сейчас не один? Покажи мне комнату!
— Я… Я один…
— Покажи немедленно!
— Извини, я не могу больше разговаривать. Мне надо идти.
Яр выключил комми.
Холодная острая сталь соскользнула с его шеи. |