Айвар и Татьяна тоже поднялись. Оба они были намного выше маленького индийца. После паузы они пожали ему руку.

– Может быть, мы и поможем вам, – сказал Айвар. – Эней переживет Империю.

Татьяна смягчила впечатление от слов своего жениха:

– Сэр, я подозреваю, что мы должны быть вам благодарны за очень многое, – гораздо большее, чем это будет признано официально, и в первую очередь признано вами.

Закрывая за собой дверь, Десаи услышал, как защебетала мышь‑летяга.

Джаан в одиночестве вышел из дома на рассвете.

Улицы были еще заполнены тьмой, и он часто спотыкался. Но, дойдя до верфи, которую когда‑то омывало море, Джаан погрузился в сияние небес.

Позади этой широкой переливающейся всеми цветами поверхности город выглядел околдованным в лунном свете. Высоко вверху вздымалась Арена, могучий темный массив, очерченный холодными лучами. Под ногами Джаана склон горы, бело‑серый и исчерченный тенями, обрывался к тусклому блеску вод моря Орка. На северо‑востоке поднимался Илион, рассеченный сверканием Линна.

Джаан смотрел в небо. Звезды заполоняли тьму, которая сама казалась невидимым пламенем, их сплав образовывал водопад Млечного Пути. Самыми величественными светилами были альфа и бета Креста. Джаан знал и многие другие звезды – все они были его друзьями в дальних странствиях, и душа его обратилась к ним за ответом и утешением. Но звезды только мерцали, совершая свой вечный танец. Лавиния уже зашла, и Креуса спешила за ней следом. Низко над холмами висела Дидона. Утренняя Звезда.

За исключением дальнего рокота водопада, тишина была полной. Убийственный холод охватил Джаана. Струйка пара сопровождала каждый его выдох, каждый вдох резал легкие как ножом.

«Возрадуйся истинному и вечному», – сказал Каруит.

«Оставь меня, – взмолился Джаан. – Ты призрак. Ты порождение лжи».

«Ты сам в это не веришь. Мы с тобой реальны».

«Тогда почему твоя комната пуста, а я одинок в своем черепе?»

«Другие победили – даже не в битве, в стычке, если мы сохраним твердость: вечная борьба жизни за то, чтобы стать Богом, продолжается. Ты не одинок».

«Что же нам делать?»

«Разоблачать их обман. Проповедовать правду».

«Но ты же не существуешь! – вырвалось у Джаана. – Ты всего лишь поврежденная часть моего собственного мозга, шипящая исподтишка. Меня могут вылечить от тебя».

«О да, – ответил Каруит с презрением. – Они могут стереть мои следы: они готовы озолотить тебя, если ты на это согласишься. Давай, стань ручным, снова займись ремеслом сапожника. Звезды от этого не погаснут».

«Наше дело в этом поколении, на этой планете проиграно, – умоляюще прошептал Джаан. – Мы оба это знаем. Что же нам остается – быть несчастными, осмеиваемыми, осуждаемыми, разбить мечты немногих оставшихся верными?»

«Мы можем говорить правду и умереть за нее».

«Правду! Но где доказательство того, что ты существуешь, Каруит?»

«Оно в той пустоте, которая останется после меня, если я покину тебя, Джаан».

«Да, это так, – подумал Джаан, – вечная пустота, в которой будет звучать вечное эхо: „Бессмысленно… Бессмысленно… Бессмысленно…“ – до тех пор, пока вторая смерть не подарит мне тишину».

«Не гони меня, – молил Каруит, – и мы умрем всего единожды, и наша жизнь будет службой тем дальним солнцам!»

Джаан стиснул свой посох.